Мое знакомство с Вами, Владимир Владимирович, а точнее, с Вашим творчеством, состоялось несколько лет назад. Тогда это было для меня чем-то громадным и нескладным. Сказалось также сложившееся представление о Вас как о певце революции. И это действительно так, потому что даже в самых лирических произведениях рядом с душевными переживаниями неизменно присутствует красный цвет — цвет революции:
В поцелуе рук ли,
губ ли,
В дрожи тела
близких мне
Красный цвет моих
республик
тоже
должен
пламенеть.
(Письмо Татьяне Яковлевой, 1928 г.)
В современные для Вас годы стихи с такой тематикой превозносили, а теперь подчас отвергают. А допустимо ли это? Наверное, не мне стоит об этом говорить…
Сейчас я познакомилась с другим, совершенно новым для меня Маяковским. Маяковским-лириком! И в очередной раз осознала всю безосновательность категоричных суждений. Мне очень нравятся Ваши стихи о любви, в которых сквозит необыкновенная сила чувства:
… душу вытащу,
растопчу.
Чтоб большая! —
и окровавленную дам, как знамя…
(поэма «Облако в штанах», 1914-1915 г.)
Владимир Владимирович, Вы для меня человек, смотрящий на мир и видящий его не так, как я. И этим Вы мне интересны. Вы привлекаете неповторимостью, несхожестью с другими стихами русских поэтов, восхитительным миром диких фантазий:
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
(«А вы могли бы?», 1913 г.)
Нежность, ненависть, любовь, тоска и боль — вся чаша человеческих чувств представлена у Вас в самом их ярком проявлении. Из стихотворений видно, что Вы всегда чувствовали если не признание, то осуждение.
Главное — быть со всеми, быть в центре и быть главным. Прекрасная и мучительная любовь к себе и людям одновременно:
Все вы на бабочку
поэтичного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах
и без калош.
Толпа озвереет, будет
тереться,
Ощетинит ножки
стоглавая вошь.
( «Нате!», 1913 г.)
Кажется мне даже, что Вы с толпой обращаетесь, как дрессировщик со зверем. Любите, но бьете. И то ли боитесь, то ли не хотите ее подпускать к себе близко.
Безусловно, Вас можно любить или не любить, принимать Ваши идеи или быть противником. Но то, что действительно достойно уважения — это глубина чувства, постоянство, преданность идее. Все это неизменно присутствует в стихах. Вы умеете быть и другим — насмешливым, едким, беспощадным. Но особо меня занимает Ваше отношение к классиком. Вы всю жизнь оставались правоверным футуристом, считая своих друзей, особенно Хлебникова, гениальными. Литературоведы часто стараются очистить поэта от «грехов молодости», от ниспровержения классиков. Очищать не стоит, как оказалось. Стихотворение «Юбилейное», которое Вы посвятили А. С. Пушкину, делает это лучше всех:
Я люблю вас, но живого, а не мумию.
Навели хрестоматийный глянец.
Вы по-моему при жизни — думаю —
Тоже бушевали.
Африканец!
(«Юбилейное», 1924г.)
Поэт в Ваших стихотворения — «Бесценный слов транжир и мот», с одной стороны. А с другой стороны, у Вас «не слова — судороги, слипшиеся комом». Временами Вы жалуетесь на одиночество, тоскуете, страдаете от этого, ищете выход из этого состояния и не находите его:
Я одинок, как последний глаз
У идущего к слепым человека!
Стихотворение «От усталости» — одно из тех, где мы можете наблюдать двоякость образа лирического героя. Его безусловное величие проявляется в сравнении или, лучше сказать, в уравнении его со столь масштабным образом, которым является образ Земли. Это прослеживается в обращении лирического героя к Земле, говоря ей: «Ты! Нас — двое…»
Но далее звучит все тот же мотив одиночества, приобретающий несколько иное звучание. Это уже не одиночество от равнодушия окружающего мира. Все усложняется, и главный мотив этого стихотворения — спасение от мира и поиски во времени:
В богадельнях идущих веков,
Может быть, мать мне сыщется…
Но особенно мне близки Ваши ранние поэмы. Привлекает Ваш бунт против мещанской самоуспокоенности и сытости, будничной серости:
Я сразу смазал карту будняя,
Плеснувши краску из стакана
В этом стихотворении с задиристым названием «А вы могли бы?» Вы намечаете основную тему своего творчества — Я и мир. Здесь же Вы заявляете о той грани, которая навсегда разделяет тех, кто никогда не увидит «на блюде студня косые скулы океана», для кого водосточные трубы не запоют подобно флейте, и поэта, преображающего в своем поэтическом воображении самые прозаические вещи. Финальные строки стихотворения звучат резким вызовом, заостряя контраст между поэтической чуткостью и эмоциональной глухотой:
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
Ваша поэзия поднимает глубокие нравственные проблемы, в которых перемешаны добро и зло, прекрасное и безобразное, земное и возвышенное, сиюминутное и вечное. Вы успели оставить людям свой дар поэта, истратили жизнь, чтобы, по словам Р. Якобсона, «сделать созданную Вами поэзию сокровищем народа».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)