А, батюшка, признайтесь, что едва
Где сыщется столица, как Москва.
А. С. Грибоедов
Москва… как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
А. С. Пушкин
Москва дала России Грибоедова и Пушкина. Это их малая родина, и неудивительно, что жизнь героев их произведений связана с Москвой. Сегодня вам покажут дом Фамусова, сохранившийся в центре города, сегодня можно проехать по столице маршрутом, которым когда-то везли по Москве любимую героиню Пушкина Татьяну. Но не географическое, не столичное положение интересовало художников слова. Их интересовала Москва как высшая после Петербурга точка дворянской цивилизации. Какие же мысли и чувства вызывает Москва?
Откроем комедию Грибоедова «Горе от ума». Нас встречает богатый московский барин и видный сановник Фамусов, списанный с родного дяди самого автора. Но это не исключает его типизации: «Что за тузы живут в Москве и умирают!» Это хранитель старинных традиций, для которого дядя Максим Петрович, вельможа екатерининских времен, служит идеалом. Фамусову нравится надменный нрав, пышный вид, роль в свете и при дворе. Высшее положение в обществе — главное мерило. «Кто беден, тот тебе не пара», — говорит он Софье. Для него зять с чинами да звездами интересен. Вот Скалозуб — желанный. Внутреннее достоинство для чинов и для тузов — ничто!
Пускай себе разумником слыви,
А в семью не включат.
Да, в Москве свои понятия о чести: «Когда же надо подслужиться, и он сгибался вперегиб». Вот эта готовность сыграть при случае шутовскую роль, забыв свой возраст и надменный нрав, и есть ключ к высокому положению. Все остальное несущественно, в том числе и служба: «Подписано, так с плеч долой». Тех же, кому «прислуживаться тошно», Фамусов требует на пушечный выстрел не подпускать к столицам. Московские тузы — противники учености. Их самих ею не обморочишь, но они радеют о других: от ученья развелись безумные люди, совершаются безумные дела. Надо уничтожить книги. Однако светское воспитание для барышень Фамусов признает, хотя и знает, что это накладно. Брюзжа по поводу Кузнецкого моста, средоточия французской моды, Фамусов вполне подчиняется такой моде, дом его «открыт для званых и незваных, особенно из иностранных».
Все знают господа друг о друге, потому так боятся общественного мнения, так от него зависят. Внешне все должно быть пристойно, а уж внутри дома — ни-ни! «Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!» Своего суждения не имеет не только безродный секретарь, но и сам хозяин. Он привык думать, как все, повторять расхожие истории своего круга. Фамусов в восторге от всего московского, юношей, дам, девиц. Сатирична Москва в изображении Грибоедова, однако есть в характере Фамусова и хорошие черты: изрядная доля добродушия, широкое гостеприимство, хлебосольство, отличающее москвичей вообще. Хотя отзывчивость, правда, несколько извращенная: «Ну, как не порадеть родному человечку»: Извечная нравственная всеядность («хоть честный человек, хоть нет — для вас ровнехонько про всех готов обед») характерна для подобных людей.
В образе Фамусова отразилась умственная косность и самодовольство старинного московского барства. И ничто не способно изменить таких, как он.
С тех пор дороги, тротуары
Дома и все на новый лад.
— Дома новы, но предрассудки стары…
(Из диалога Фамусова с Чацким)
И это истина. Как истина и то, что все эти Фамусовы добродушны только до известной черты. Как только кто-то представляется им нежелательно опасным, они ощетиниваются и показывают острые клыки. Сумасшедший! — вот их приговор умному справедливому человеку. Изгонят и опять успокоятся. Московские баре любят играть в благодетелей. Человек с такой жизненной программой, как у Молчалина, не пропадет и всегда найдет покровителей: «Частенько там мы покровительство находим, где не метим». Целый ряд представителей московского общества: Скалозуб, Загорецкий, Репетилов, Хрюмины, Тугоуховские — живая галерея московского общества 20-х годов XIX века, с отличавшим его невежеством и полным отсутствием высших интересов, стремлений и запросов. Праздная жизнь Москвы вся заполнена балами, обедами, всевозможными разорительными затеями, вроде крепостного балета. Их отличает полное презрение к человеческому достоинству крепостного, которого не стеснялись менять на борзую собаку, кормить с собаками, могли отнимать и продавать его детей. В этом обществе пышно расцветают сплетни и пересуды. Боятся не дурных поступков — они сплошь и рядом, а пересудов: «Грех — не беда…», «Как можно против всех!» — восклицают Тугоуховские.
Взглянем еще раз на общество, собравшееся у Фамусова: пересуды о людях и нарядах, смешение французского языка с нижегородским, дух пустого, рабского, слепого подражания… Грибоедову удалось уловить и запечатлеть в своей комедии тот «особый отпечаток», который лежит на «всем московском».
В пользу верности этой картины говорит общность ее у Грибоедова с сатирическими зарисовками московской жизни в седьмой главе «Евгения Онегина». Не случайно Пушкин берет к этой главе эпиграф из «Горя от ума»:
Гоненье на Москву!
Что значит видеть свет!
Где ж лучше? Где нас нет.
Вместе с тем, начиная рассказ о Москве, Пушкин не может не посмотреть на нее с других позиций: патриота, истинного гражданина, может быть, защитника. Ведь недавно Москва доказала лучшие качества русских:
Напрасно ждал Наполеон…
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
И те же дворяне, лучшие из них, движимые патриотическим порывом, стали во главе сопротивления Наполеону.
Москва готовила пожар
Нетерпеливому герою.
И тем не менее и для Пушкина Москва — олицетворение закостенелого барства:
Но в них не видно перемен;
Все в них на старый образец.
И дело не в старых чепцах и гриме, дело в более существенном:
Все то же лжет Любовь Петровна,
Иван Петрович так же глуп.
Напрасно героиня романа «вслушаться желает в беседы, в общий разговор»:
Все в них так б лед но, равнодушно,
Они клевещут даже скучно.
Не вспыхнет мысли в целы, сутки…
Не дрогнет сердце хоть для шутки.
Пушкин как бы довершил грибоедовскую сатиру на «московское барство». Его «отпускные гусары, записные франты, архивные юноши с чопорными взглядами» — явление нарицательное. «Шум, хохот, беготня, поклоны, галоп, мазурка, вальс…» — вот она, жизнь московского «общества». Здесь все по старинке: по старинке вершат дела, делают карьеру, выдают замуж, заключают выгодные сделки, хранят традиции старого, чуть ли не екатерининских времен, барства. Вальяжная, хлебосольная, никуда не спешащая вторая столица, деревенская родственница столицы первой — Петербурга.
Стоят на московских бульварах два памятника двум Александрам Сергеевичам, а мимо них течет московская толпа. Интересно, что написали бы о сегодняшней Москве наши великие поэты?
(1 votes, average: 5,00 out of 5)