Размышляя над рассказом А. Чехова «Дама с собачкой»

Чехова, с моей точки зрения, можно назвать «описателем повседневности». В его произведениях нет ни предельного накала чувств, ни катастрофического отчаяния, ни всепоглощающей боли (либо все это глубоко скрыто в душе героев). Его персонажи встречаются, разговаривают, гуляют, занимаются пустяками, страдают… Страдают? Да. Но эти страдания, заключенные где-то внутри, спрятанные за разговорами о градусниках и о погоде, будучи перенесенными в другое время или в другие — экстремальные — обстоятельства, может быть, выльются в настоящую трагедию.
А пока эта неразвившаяся трагедия живет внутри, она спрятана, не доведена до крайней черты. Люди не в силах носить ее в себе, распыляют свою боль на мелочи и незначительности. Поэтому очень часто в рассказах и пьесах Чехова люди существуют со своей бесприютностью и душевным надломом в каком-то футляре. В себе. Вокруг них — мир, состоящий из таких же «закупоренных» людей. И это футлярное существование (я говорю о понятии «футляр» в широком смысле, который придан ему в известном рассказе) заставляет людей плыть по течению жизни. Но за этим футляром прячется мучительное одиночество, непонятость, ненужность, скрывается страдающая и измученная душа.
В рассказе «Дама с собачкой» происходит постепенное, если можно так выразиться, расфутляривание человека, обретение им истинного смысла жизни. С банальной истории — курортного романа — начинается настоящая, большая и хрупкая любовь.
Итак, на курорте встречаются два человека, жизнь которых скучна и нелепа. Их первый разговор — тоже о скуке. Их семьи только по названию могут считаться семьями: Анна Сергеевна вышла замуж из любопытства, мужа своего презирает, называя лакеем; Гуров не любит свою жену, считает ее церемонной и недалекой, давно ей изменяет. Все это не жизнь — жалкое подобие, блеклое отражение истинной жизни в кривом зеркале повседневности. Любовь преображает их обоих: она открывает перед ними иное измерение, заставляет жить в полную силу, а не механически.
Гурову чувство возвращает утерянную было духовность. Только полюбив, он начинает осознавать красоту окружающего мира. Например, когда они сидели на скамейке, «подошел какой-то человек — должно быть, сторож, — посмотрел на них и ушел. И эта подробность показалась такой таинственной и тоже красивой».
Вернувшись в Москву, герой думает, что забудет об Анне Сергеевне, как забывал о других женщинах. Но он уже по-настоящему полюбил ее, сам того не осознавая, — в нем проснулась душа. И эта душа, наполненная живительным чувством, не могла мириться с безобразием, существующим вокруг. Гуров обнаруживает вдруг, что совсем одинок, что не с кем ему поделиться своими переживаниями, что с людьми можно говорить только на тему «осетрины с душком». И тогда его охватывает отчаяние: «Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни! Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство». Героя мучит мысль о несовершенстве мира, о несовершенстве самого человека; мысленно он возвращается к событиям в Ялте, ему кажется, что там он был лучше, чище… Все самое светлое в жизни связано с его любовью.
Почему-то, мечтая о новой жизни, люди представляют ее иной, сверхъестественной, яркой. Они связывают наступление счастья с избавлением от всего того, к чему мы так привыкли. Может быть, поэтому некоторые люди не понимают творчества Чехова, считая любовь в его произведениях неистинной, обычной. Но писатель в высшей степени правдив — суета будет всегда вокруг нас. Другое дело — как мы к ней сами будем относиться.
Для Гурова «эта маленькая женщина, ничем не замечательная, с вульгарною лорнеткой в руках» стала единственной целью жизни, самым дорогим человеком. Как это непохоже на него, считавшего женщин «низшей расой»! Даже «вульгарная лорнетка» отмечается скорее автором, чем героем: тот видит только любимую. Вводя эту деталь, Чехов специально несколько снижает образ героини; он не идеализирует, не делает из нее богиню — перед нами самая обыкновенная женщина. Писатель показывает, что любовь — это реальное чувство к реальному человеку. И именно такая любовь, возникающая независимо, спонтанно, облагораживает человека, становится целью его жизни.
В финале рассказа будущее героев неясно. Гуров и Анна Сергеевна надеются, что скоро «начнется новая, прекрасная жизнь». Но они понимают также, «что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается». В чем суть такого открытого финала? Самое главное не то, что будет дальше, а то, что есть сейчас, — любовь. И лучше, любя, не быть уверенным в завтрашнем дне, чем, оставаясь равнодушным, совершенно точно знать, что будет завтра, послезавтра, через неделю, через годы.