Военная лирика Твардовского

Война — жесточе нету слова.
Война — печальней нету слова
Война — святее нету слова
В тоске и славе этих лет.
И на устах у нас иного
Еще не может быть и нет.
А. Т. Твардовский
С июня 1941 года Александр Твардовский начинает работу в редакции газеты Юго-Западного фронта «Красная Армия». Он пишет стихи, очерки, фельетоны, статьи, песни, заметки. К сожалению, тетрадка с записями Твардовского о первых месяцах работы пропала. Но остались строки, запечатлевшие первые дни войны, — самого страшного и горестного периода Великой Отечественной.
То была печаль большая,
Как брели мы на восток.
Шли худые, шли босые
В неизвестные края,
Что там, где она, Россия,
По какой рубеж своя?
Памятником тех лет стала книга «Василий Теркин». Это книга о «правде сущей, правде, прямо в душу бьющей». В одной из глав, «Переправа», поэт пишет о том, что «бой идет не ради славы — ради жизни на земле», вселяя в бойцов сознание святости и правоты их дела.
Работая над поэмой, Твардовский ставил определенную цель: помочь фронтовику преодолеть трудности войны, облегчить и хоть как-то скрасить его суровый быт, вселить чувство веры в свои силы и возможности.
Весной 1942 года Твардовский пишет стихотворение «Партизанам Смоленщины». Народ воспринял его как весть об освобождении, первую искру надежды. Смоленщина — родина поэта, и можно понять, чего стоили эти строки Твардовскому. Каждое слово — крик души, боль сердца:
Я б вовеки грабителям
Не простил бы твоим,
Что они тебя видели
Вражьим оком пустым;
Что земли твоей на ноги
Зацепили себе;
Что руками погаными
Прикоснулись к тебе;
Что уродливым именем
Заменили твое;
Что в Днепре твоем вымыли
Воровское тряпье…
Поэма Твардовского «Дом у дороги» начинает печататься со 2 декабря 1943 года. После вступления, завершившегося грозной строкой: «Гром грянул — началась война…» — следовала глава «Голошение». Строки этой главы напоминали давний плач-голошение, когда вся деревня Черново огласилась воплями женщин. В главе «Беженцы» рассказано о бесконечном людском потоке, что «на восток от фронта гнал колеса». Глава «Гостинчик» повествует о тех же горестных воспоминаниях страшных дней отступления. Поэт говорит о невозможности забыть те муки: «Нет, мать, сестра, жена, И все, кто боль изведал, Та боль не отмщена И не прошла с победой». Закончена была поэма уже после войны. И заканчивает ее поэт страстным призывом: «Не Забывать!»
Прошла война, прошла страда,
Но боль взывает к людям:
Давайте, люди, никогда
Об этом не забудем.
В творчестве Твардовского военной поры очень примечательна детская тема. С особой пристальностью вглядывается поэт в женские и детские судьбы, с невыразимой болью и с нескрываемой печалью думает о них. Это и «жена командира, бежавшая из Минска с детьми в ночь первой жестокой бомбежки»; и «мальчик, везущий на саночках мать, тяжело раненную, когда шел бой за их деревню»; и «девочка с ребенком на руках у трупа матери». Великое множество строк в стихах и прозе написано о войне, но ничего пронзительнее, чем строки «Возмездия» Твардовского, читать не доводилось:
И суд наш праведный суров,
И места нет пощаде.
И не у нас ее проси,
Мы будем мертвых глуше.
Проси у тех, чьи на
Руси Сгубил безвинно души.
Проси у девочки у той,
Что, в дула ружей глядя,
Спросила с детской простотой: —
Чулочки тоже, дядя? —
У той, худое тельце чье
У края рва поставил.
Проси пощады у нее,
А мы щадить не вправе.
В стихотворении «Я убит подо Ржевом» поэт выбирает форму написания от первого лица. Это наиболее соответствует идее стихотворения, воспевающего единство павших и живых. Монолог воина, с нарастающей эмоциональностью повествующего о собственной гибели «летом, в сорок втором», достигает наивысшего накала в таких строках:
Нет, неправда. Задачи
Той не выиграл враг!
Нет же, нет! А иначе
Даже мертвому — как?
Погибший солдат видит себя лишь «частицей народного целого», и его волнует все, что свершилось потом, после него. Он говорит:
Я вам жить завещаю, —
Что я больше могу?
Эту высокую ответственность перед памятью погибших, ответственность за то, как человек распорядился своей судьбой, выкупленной у Смерти ценой жизни другого, поэт ощущает очень остро. Не в этом ли исток той гражданской позиции, за верность которой кто-то из писателей назвал Твардовского «совестью послевоенной литературы».
До конца своих дней Александр Трифонович Твардовский пронес как бы чувство смущения своей судьбой и судьбой тех, кто вернулся живыми из страшной круговерти войны. Он писал:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но все же, все же, все же..