Одно слово, сказанное с убеждением,
с полной искренностью и без колебаний,
лицом к лицу, гораздо более значит,
нежели десятки листов исписанной бумаги.
Ф. Достоевский
Он так и говорил с читателем — всегда как бы лицом к лицу и перед лицом всего мира, с полной искренностью и без колебаний. Он верил в человека, в духовность его природы, оттого и доверял ему беспредельно как писатель. Влияние его на внутреннюю жизнь человечества поистине и до сих пор еще до конца не оценено.
За Достоевским издавна закрепилось определение «певец униженных и оскорбленных», но наряду с ним широко бытует и прямо враждебное этому определение-, «пророк сверхчеловека», «предтеча Ницше».
С осознанной гордостью и ответственностью называл себя Достоевский реалистом, но его и до сих пор пытаются изобразить как отца западного модернизма, авангардизма… Так, в интерпретациях некоторых западных толкователей «кошмарные» романы Достоевского являются моделью неоавангардистской антипрозы. Ярко антибуржуазный мыслитель в интерпретациях отдельных западных толкователей выглядит духовным отцом «тех современных буржуазных писателей, которые пытаются провозгласить характерными героями нашего времени невротиков и психопатов, стоящих вне культуры, вне общества, вне интеллекта».
Под пером одних комментаторов Достоевский предстает писателем, отрешенным от каких бы то ни было социальных проблем его эпохи, другими осмысливается как провозвестник «социального и нравственного обновления человечества». «Мракобес», противник любой революционной борьбы — для одних, он же — герой «социальных битв XIX века», «предшественник большевиков», «символ революционной России» — для других.
«Узконациональный» писатель, апостол «шовинизма», «национальной исключительности», «самый русский из всех русских писателей» (по более мягкому определению), тот же Достоевский осознается на Западе как истинный учитель и проповедник путей выхода из тупиков буржуазного сознания, как писатель, отвечающий именно национальным интересам антибуржуазно и антишовинистически мыслящей интеллигенции.
В каких только смертных грехах и до сих пор не обвиняется писатель, какие только преступления (подлинные и мнимые) его героев не приписываются на его собственный счет. Великий инквизитор — это де сам Достоевский, но, с другой стороны, и князь Мышкин оказывается литературной маской писателя. И отец Зосима, и старец Тихон — тоже он, Ставрогин, Раскольников, Свидригайлов, «подпольный герой» — все они якобы автопортреты их творца.
Да, противоречий и сложностей как в творчестве самого Достоевского, так и в нашем понимании его, отношении к нему — слишком много. И все-таки нельзя остановиться на этом признании, нужно попытаться проникнуть в те глубины личности и творчества писателя, которые бы открыли нам за всеми этими противоречиями единство личностных и творческих оснований такого поистине великого явления, как Достоевский. «Трагедия Эсхила и драмы Шекспира не могли потрясти души своих современников глубже, чем всколыхнули нас «Идиот», «Братья Карамазовы», «Анна Каренина»… — писал классик французской литературы Ромен Роллан. — Где… искали мы нашу духовную пишу и наш насущный хлеб, когда нашего чернозема уже не хватало, чтобы удовлетворить наш голод? Кто как не русские писатели были нашими руководителями? Толстой и Достоевский создали нашу душу…»
(1 votes, average: 5,00 out of 5)