Известность А. И. Солженицыну, прошедшему ГУЛАГ, принесла повесть «Один день Ивана Денисовича». Автор, назвавший это произведение рассказом, выбрал для описания обычный, даже, можно сказать, благополучный лагерный день. Повесть Солженицына привлекала внимание своей беспощадной правдой, которую так тщательно скрывали от советских людей.
Уже с первых двух фраз мы окунаемся в тяжелую жизнь заключенных: день лагерников начинается в пять часов утра, спят они в ледяном помещении: «В пять часов утра, как всегда, пробило подъем — молотком об рельс у штабного барака. Прерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота было рукой махать».
И сразу же мы узнаем о волчьих законах, которые позволяют выжить в этих нечеловеческих условиях, законах унизительных: «богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку», «пробежать по каптеркам, где кому надо услужить, подмести или поднести что-нибудь».
Кормят заключенных плохо, только чтобы не умерли с голоду; настолько скудно, что они вылизывают миски: «Баланда не менялась ото дня ко дню, зависело: какой овощ на зиму заготовят. В летошнем году заготовили одну соленую морковку — так и прошла баланда на чистой моркошке с сентября до июня. А нонче — капуста черная». Самое сытное в этой баланде — мелкая, костлявая рыбешка.
Прием пищи для лагерников — процесс очень важный. Тут хоть «крыша гори — спешить не надо». Потрясает до глубины души сцена, когда Шухов ест свою жалкую порцию хлеба: «Тогда достал хлебушек в белой тряпице и, держа ее в запазушке, чтобы ни крошка мимо той тряпицы не упала, стал мало-помалу откусывать и жевать». И вспоминая, как раньше, до лагерей, он был расточителен к еде, Шухов думает: «Есть надо, чтоб думка была на одной еде, вот как сейчас эти кусочки малые откусываешь, языком их мнешь и щеками подсасываешь — и такой тебе духовитый этот хлеб черный сырой».
Жизнь лагеря, воссозданная Солженицыным в этом рассказе, организована таким образом, чтобы подавить человеческую индивидуальность. Неслучайно первоначальное авторское название произведения — «Щ-854» — отсылало читателя к роману Е. И Замятина «Мы», где граждане единого тоталитарного государства не имели имен, а обозначались обезличивающими их номерами.
Солженицын, сам прошедший ужасы лагерей, скрупулезно, со знанием дела, час за часом рассказывает об одном дне зека, от пяти часов утра до самого отбоя.
От пытливого взгляда писателя не ускользает ни одна деталь: какую баланду едят заключенные, во что они одеваются и обуваются, на какие уловки идут ночью, чтобы не замерзнуть («Он лежал на верху вагонки, с головой накрывшись одеялом и бушлатом, а в телогрейку, в один подвернутый рукав, сунув обе ступни вместе»), что курят и как курят.
Нам очень больно за Шухова. Это человек — крестьянин, он умел и любил работать на земле. Когда началась Великая Отечественная война, он воевал с немцами, попал в плен. А потом был обвинен, как тысячи советских людей, в сотрудничестве с немцами, и попал в лагерь.
Но лагерники, несмотря на все усилия начальников, остаются людьми. Они не только не превращаются в послушные «винтики» жестокого государственного аппарата, но даже оказываются способными на скрытые формы сопротивления. Вспомним, как Иван Денисович выливает зимой на дорожку, по которой ходит начальство, воду или таинственные убийства предателей — «стукачей».
Сам герой рассказа, Иван Денисович, живя в страшных лагерных условиях, не озлобился, не ожесточился душой. Но лагерная жизнь все-таки накладывает свой ужасный отпечаток. Людей доводят здесь до такого состояния, что все их интересы сводятся к минимуму: к мыслям о том, как бы более или менее сытно поесть. Вот и бежит несчастный Шухов в посылочную, дабы занять место для богатого Цезаря. А вдруг и ему, Шухову, что-нибудь перепадет! Шухов чувствует себя счастливым, по-настоящему счастливым человеком, когда ему достается лишняя порция овсянки. Поняв, что сейчас ему предложат вторую порцию, несчастный Шухов спешит съесть свою кашу.
Интересы заключенных вращаются только вокруг еды, постепенно они становятся ограниченными людьми. Но, видимо, по-другому и нельзя было выжить в тех условиях.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)