Идут века, шумит война,
Встает мятеж, горят деревни,
А ты все та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней.
А. Блок
Творчество – одна из сторон нашей жизни, в которой ужасное может прельщать своей роковой красотой либо откровением. В русской поэзии этим художественным приемом в совершенстве владели Лермонтов, Блок, в прозе – Гоголь, среди художников в этом плане, я считаю, заметен Константин Васильев. В основе прельщения ужасным, по-моему, лежит какая-то катастрофа, катаклизм и т. п. Во всех словарях мира слово “катастрофа”
Но вернусь к литературе. Еще Лермонтов сетовал в своем стихотворении “Предсказание” на некую всеохватность и власть зла на земле:
Когда детей, когда невинных жен,
Низвергнутый, не защитит закон;
Когда чума от смрадных мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать.
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек;
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь – и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож,
И горе для тебя – твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон.
Изображая ужас катастрофы, поэт не избежал моментов красивости – “И зарево окрасит волны рек”, “В тот день явится мощный человек”. По-моему, самого поэта прельщают образы сверхкрасоты и сверхчеловека, хотя ясно, что они значат для человечества.
Александр Блок открыл, по-моему, новый тип катастрофической красоты. Это – красота красивого, хотя и ужасного пророчества, красота катастрофы, как бы открывающей дверь в другой мир. Например, цикл “Арфы и скрипки”:
Он занесен – сей жезл железный
Над нашей головой. И мы
Летим, летим над грозной бездной
Среди сгущающейся тьмы.
Но чем полет неукротимей,
Чем ближе веянье конца,
Тем лучезарнее, тем зримей
Сияние Ее лица.
Но все равно я считаю, что для нравственного восприятия жизни и окружающего мира прельщение ужасным ничего не дает. Только лишь будит в человеке острые ощущения. Пожалуй, такое “прельщение” наносит также известный моральный вред. Сейчас средства массовой информации преуспевают в “ужасном”. Окруженный такой информацией, человек может в конце концов принять все это за норму жизни. Я бы такой нормы не желал никому.
