Весь роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» можно назвать фатальным. Но только последняя глава называется «Фаталист». Вообще, не одна из глав всего произведения не связана с другой, и в этом тоже можно усмотреть некую фатальность. Печорин проживает как будто множество жизней: в «Бэле» похищает Бэлу, в «Княжне Мери» убивает Грушницкого, а в «Фаталисте» сам оказывается на волосок от смерти. Но эта несвязанность видна только на первый взгляд. Замысел всего романа таков, что показывает нам Печорина в разных ситуациях и в разных местах, во взаимоотношениях с разными людьми. Где-то он находит себе подобных, где-то полных антиподов.
В «Фаталисте» Лермонтов сталкивает Печорина с Вуличем. Вулич — страстный игрок, немногословен и «никому не поверяет своих душевных тайн». Мы видим, что даже в пылу сражения он не изменяет своей страсти и продолжает играть, как будто сидит за карточным столом. Печорин — это «лишний человек», так условились называть его литературоведы, это и понятно, он скитается по свету и нигде не находит себе пристанища. В «Фаталисте» чувства отверженности его проявляются наиболее остро. Непонятно, кого здесь считать фаталистом, самого Печорина или Вулича, решившего поставить ужасный эксперимент и проверить правильность мусульманского поверья. В чем-то они, эти два фаталиста, похожи.
Вначале главы Печорин, однако, поддерживает пари Вулича просто из любопытства, он ни на минуту не верит в какие-то старые приметы, тем более в мусульманские поверья, ведь сам он православный. Но вот неожиданная смерть Вулича. Заставляет ли она его раскаяться в своем неверии: «Я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает решительности характера — напротив, что до меня касается, то я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает. Ведь хуже смерти ничего не
случится — а смерти не минуешь!» — говорит он после страшного события, и это все после того, как сам же он вечером перед этим предрек Вуличу скорую смерть.
Что фатальнее верить в смерть или не верить в нее? И кто больший фаталист, Печорин и Вулич с пистолетом у виска? Такова проблематика заявленной главы.
Вулич решает проверить себя и смерть на прочность. Выражение «чему быть, того не миновать» прочно вошло в нашу нелегкую действительность и стало поговоркой, а Вулич осмелился вести опасные игры с жизнью. Автор, а вместе с ним и Печорин, понимает, что человеку уже заглянувшему в глаза смерти, нет места на этом свете. Если он решился на такой поступок, значит, мало что его связывает с этим миром. И это даже не простая отвага. В комнате, где все это происходило, было много военных, храбрых офицеров, видевших смерть не раз, но не один из них не отважился сыграть в русскую рулетку: «Вы хотите доказательств: я вам предлагаю испробовать на себе, может ли человек своевольно располагать своею жизнью, или каждому из нас заранее назначена роковая минута… Кому угодно? — Не мне, не мне! — раздалось со всех сторон, — вот чудак! придет же в голову!..»
Не нужно проверять это поверье, чтобы убедиться в том, что человек смертен, причем внезапно смертен. Не случайно в эпизод введен случай со свиньей, которая случайно умерла от шашки пьяного офицера. Что жизнь! Любой может просто так вот умереть, как это бедное животное, причем умереть внезапно, во цвете лет. Что и происходит в тот же вечер с Вуличем. Он искал смерти, он ее и получил.
Обратимся теперь к Печорину, который, как уже стало понятно, тоже фаталист. Он, конечно, не верит в сказки, но и над ним тяготеет рок. Мы знаем из романа, что он воевал, причем воевал не потому, что был убежден, что так нужно, а просто от скуки, оттого, что нечем ему было более заняться, мы помним и его дуэль с Грушницким, тогда он тоже был на волосок от смерти, почему же тогда он считает вместе со всеми, что выходка Вулича — это всего лишь блажь? Да, Печорин сам постоянно живет с пистолетом у виска. Знаменательны в этом смысле его рассуждения дорогой домой после инцидента за картами. Он идет лунной дорогой и, размышляя, обращается к звездам, как будто только они и могут его понять: «мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или судьбою…»
И, действительно, что изменилось на свете оттого, что умер Вулич? Что изменилось оттого, что погиб он не в честном бою, а как обычный человек, зарубленный в пьяной драке? Мир не перевернулся. Останься жить Вулич и пойди он на войну, он убил бы много врагов, значит, для кого-то жизнь Вулича тоже была бы фатальной. А для Вулича оказался фатальным пьяный офицер, не заснувший, разморенный винными порами, а начавший буянить. Получается, поверье-то правильное. И вот уже Печорин, так же как Вулич направлял себе пистолет в лоб, лезет в дом, где заперся убийца. Или Печорин думает, что бессмертен? Конечно, нет.
Здесь важно понимать один момент. Вулич и Печорин не дорожат своими жизнями, однако, Вулич решает убить себя физически, его игру с пистолетом иначе как самоубийством не назовешь, а вот Печорин убивает себя морально, отказываясь от нормальной жизни и «ударяясь в бега».
Интересно узнать, сам ли Печорин обрек себя на бегство, или это было его предопределением? Может быть, небеса действительно уготовили ему такую участь — нравственную смерть? Или он сам сознательно избрал себе этот путь? Ответы можно найти в «Княжне Мери», где размышления Печорина описаны более пространно. Перед своей дуэлью с Грушницким он говорит, что не боится смерти и даже, может быть, жаждет ее. Кто будет плакать о нем? «Друзья,
которые завтра меня забудут или, хуже, возведут на мой счет бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему, — бог с ними! Из жизненной бури я вынес только несколько идей — и ни одного чувства. Я давно уж живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его; первый, быть может, через час простится с вами и миром навеки, а второй… второй?» А второй давно уже простился со всеми. Вулич, когда решается поиграть в самоубийство, действует по велению сердца, которое от этого только сильнее начинает гнать кровь. Печорин же, сознательно отрекаясь от жизни и предпочитая смерть душевную, действует по велению рассудка. Что фатальней, что предопределено?
Мы можем сделать отсюда один очень существенный вывод. Может быть, конечно, что-то в жизни предопределено. Это, например, время, в которое человек живет, страна, общество, но вот жизнь свою он строит сам, и если он решил умереть, то его уже ничего не спасет. Вулич внутренне был готов к смерти, готов был ее принять и, соответственно, встречает свою пулю. Печорин тоже жаждет смерти, никто не заставлял его играть с Бэлой, мучить Мери и убивать себя изнутри. Он это делает сам, совершает фатальные ошибки и калечит жизни других людей. Человек сам формирует обстоятельства вокруг себя, а ни в коей мере не наоборот, хотя это и может так показаться после прочтения «Фаталиста».
Тема судьбы проходит через весть роман «Герой нашего времени». Лермонтов был романтическим автором, а романтизму вообще свойственно все загадочное, печальное и трагические. Сам автор всю жизнь искал тот романтический идеал, который в романе ищет Печорин. Такую же романтическую смерть хотел найти, вероятно, и Вулич, только вот судьба распорядилась иначе. Писатель во многом похож на своего героя, хотя ни в коем случае отождествлять его с Печориным нельзя. Герой находит идеалы и по своей же вине их теряет, а творец все время в поиске, потому что пока ничего не нашел. Романтизм, видимо, и создал последнюю судьбоносную главу.
Сложно сказать, как стоит поступить: знать свою судьбу и смириться с ней или знать, что она предопределена, но всеми силами стараться прожить жизнь достойно, потому что, как сказал доктор Вернер: «Я знаю, что в один прекрасный день я умру». Трудно не согласиться с этим. Смерть всех уравняет, кто потом вспомнит, как ты жил, если внутренний огонь не отражался на твоем лице.
«После всего этого как бы, кажется, не сделаться фаталистом? Но кто знает наверное, убежден ли он в чем или нет?.. и как часто мы принимаем за убеждение обман чувств или промах рассудка!..» Печорин со своим вечным прагматизмом и здесь оказывается прав. Его предсказание Вуличу о скорой его гибели, не есть ли и это обман чувств, может быть, ему померещилась «печать смерти» на лице отважного серба?
Каждый волен иметь свою точку зрения на предмет фатальности тех или иных событий. Нас же больше занимает вопрос, уже обозначенный вначале: кто больший фаталист, Печорин или Вулич? Думается, что все же Печорин. Вулич принес смерть только себе, Печорин, как уже упоминалось, погубил множество жизней; он — не фаталист, он — сам фатум, рок, судьба. Он знал, что столкнется с Грушницким на узкой дорожке, знал, что умрет Вулич, и в этом мы снова видим романтические черты лермонтовского романа. Печорин — прагматик, но, вместе с тем, и романтик, и чувства ему не чужды. Его фатальная любовь к Вере, тоже своего рода предопределение.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)