Краткое содержание Доктор Живаго Пастернак Б. Л

Часть 1
Начинается роман с похорон Марии Николаевны Живаго (примечательна сама фамилия. Бросается в глаза оксюморон — «Кого хоронят?» — «Живаго» и многозначность данного слова, которым, по словам Пастернака, до революции назывались мануфактуры, пирог, банк а также междометие: «и одно время в Москве можно было крикнуть извозчику «к Живаго!», совершенно как «к черту на кулички!»»). Мы знакомимся с сыном Марии Николаевны, Юрою, «отец которого давно бросил их и развеял по ветру их миллионное состояние». Юра живет со своим дядей, Николаем Николаевичем Веденяпиным, монахом, расстриженным по собственному желанию. Летом 1903 года дядя с племянником отправились в Дуплянку, чтобы отвезти местному педагогу и популяризатору знаний Воскобойникову корректуру его книжки по земельному вопросу, которую из-за усилившейся цензуры издательство просило пересмотреть. Отец Николай был человек, прошедший толстовство и революцию и шедший все время дальше. Юра любил его за то, что он был похож на мать, был лишен предубеждения против непривычного. Н. Н. имеет свой собственный взгляд на историю: «А что такое история? Это установление вековых работ по последовательной разгадке смерти и ее будущему преодолению. Для этого открывают математическую бесконечность и электромагнитные волны, для этого пишут симфонии. Двигаться вперед в этом направлении нельзя без некоторого подъема. Для этих открытий требуется духовное оборудование. Данные для него содержатся в Евангелии. Века и поколенья только после Христа вздохнули свободно. Человек умирает не на улице под забором, а у себя в истории, в разгаре работ, посвященных преодолению смерти, умирает, сам посвященный этой теме (любовь к ближнему, идея свободной личности, идея жизни как жертвы.)»).
Следующий наш герой — еврей Миша Гордон, «одиннадцатилетний мальчик с задумчивым лицом и большими черными глазами». Он был озабочен, и чувство беспечности не облагораживало его. На понимая причин социального неравенства («Что значит быть евреем? Для чего это существует?»), Миша постепенно преисполнился презрением к взрослым, не сумевшим разварить эту кашу. Он едет в поезде второго класса вместе с отцом. И вдруг поезд останавливается. Произошло самоубийство. Самоубийца часто заходил в купе Гордонов. «Отец говорил, что это известный богач, добряк и шелапут, уже наполовину невменяемый. Не стесняясь Мишиного присутствия, он рассказывал о своем сыне, Мишином ровеснике, и о покойнице жене, потом переходил к своей второй семье, тоже покинутой. Тут он вспоминал что-то новое, бледнел от ужаса и начинал заговариваться и забываться. К Мише он выказывал необъяснимую, вероятно, отраженную и, может быть, не ему предназначенную нежность». Его сопровождал «плотный, наглый, гладко выбритый и щеголеватый адвокат» Виктор Ипполитович Комаровский. Ясно, что самоубийцей был Андрей Живаго.
Третий мальчик — Иннокентий Дудоров, сын террориста Дементия Дудорова, отбывающего каторгу и молодой красавицы, «вечно чем-нибудь увлекающаяся — бунтарями, крайними теориями, знаменитыми артистами, бедными неудачниками».
«Он был странный мальчик. В состоянии возбуждения он громко разговаривал с собой. Он подражал матери в склонности к высоким материям и парадоксам.»
Невозможность разобраться в собственных чувствах приводит мальчика к такому заключению: «А эта Надя! Если ей пятнадцать лет, значит, она имеет право задирать нос и разговаривать с ним как с маленьким? Вот он ей покажет! «Я ее ненавижу, — несколько раз повторил он про себя. — Я ее убью! Я позову ее кататься на лодке и утоплю». Также Ника помышляет бросить гимназию и удрать подымать восстание к отцу в Сибирь. Но с утоплением ничего не выходит: они оба падают в воду и Ника (по-взрослому!) просит прощения.
Часть 2.
1905 год. В классе Нади Кологривовой появляется новая ученица Лара Гришар, дочь обрусевшей немки, приехавшей с Урала. «Амалия Карловна была полная блондинка лет 35, у которой сердечные припадки сменялись припадками глупости. Она была страшная трусиха и смертельно боялась мужчин. Именно поэтому она с перепугу и от растерянности бросалась в их объятия» Мать ее, Амалия Карловна, приобрела швейную фабрику по совету друга семьи и небескорыстного покровителя Комаровского.
Виктор Ипполитович засматривался на хорошенькую Лару, имеющую ясный ум и легкий характер. «Она была самым чистым существом на свете». На балу юрист целую девушку. «Девочке льстило, что Виктор тратит на нее свое время. Ловеласничанье Комаровского пленило ее дерзостью. Но задор ее быстро проходил. Ноющая надломленность и ужас перед собой надолго укоренились в ней». Она понимала, что его просьбы жениться были пустыми словами, что все несерьезно. Надин приятель, Дудоров, был прямой, гордый и неразговорчивый, как она и поэтому ее не прельщал.
Далее пред нами предстает железная дорога. Она готовится бунтовать. Петр Худолеев лицует своего малолетнего ученика Юсупку. За него вступается Саелий Тиверзин, муж той, за кого Петр сватался в молодости. Он спасает Юсупку. Павла Антипова забирают в армию и сына его, веселого и общительного Патулю, Тиверзины берут на воспитание. Он благоговеет перед Ларой.
На фабрике Амалии Гришар происходит забастовка. Трудолюбивые и любящие хозяйку швеи бросают работу, мотивируя это тем, что это «для пользы владелицы и заведения»
6 месяцев связи с Комаровским превысили чашу Лариного терпения и она решается согласится на предложение Нади Кологривовой стать воспитательницей ее сестры Липы. Она тайно переводит деньги родителям Патули и мечтает после окончания университета обвенчаться с «любящим ее до безумия» молодым человеком. Когда Липа встала на ноги, ее стало тяготить гостеприимство Кологривовых. В начале 1911 года она решила начать новую, одинокую жизнь на деньги, прошенные у Комаровского.
Тем временем Николай Николаевич (1905) определяет Юру в семью Громеко, двух братьев — химиков, один из которых, Александр Александрович женат на Анне Ивановне, владелице огромной дачи близ Юрятина на Урале. Там он сближается с Тоней Громеко и гимназистом-одноклассником Мишей Гордоном.
Глава 3. Весь ноябрь 11 года Анна Ивановна была больна. Тоня кончала юристом, Миша — филологом, а Юра — врачом. Он хотел заниматься чем-нибудь общеполезным. Тем временем Николай Николаевич писал свою книгу об истории как второй вселенной, воздвигаемой человечеством в ответ на явление смерти с помощью явлений времени и памяти. Под влиянием Н. Н. даже подумывал о поступлении в духовную семинарию. Анне Ивановне становится все хуже. Юра пытается его утешить. «Человек в других людях и есть душа человека. от что вы есть, вот чем дышало, питалось, упивалось всю жизнь ваше сознание. Вашей душою, вашим
Бессмертием, вашей жизнью в других. И что же? В других вы были, в других и останетесь. И какая вам разница, что потом это будет называться памятью. Это будете вы, вошедшая в состав
Будущего».
«…Смерти нет. Смерть не по нашей части. А вот вы сказали талант, это другое дело, это наше, это открыто нам. А талант — в высшем широчайшем понятии есть дар жизни».
Перед смертью Анна Ивановна завещает Тоне и Юре связать свои судьбы. Юра преисполнился к Тоне «тем горячим сочувствием и робким изумлением, которое есть начало страсти». Юра и Лара встречаются на елке у Светницких. Лара стреляет в Комаровского, но промахивается и попадает в другого человека.
Часть 4.
Комаровский решает снять Ларе комнату, быть в стороне и хлопотать за то, чтобы с нее сняли обвинение ввиду того, что она стреляла в него и достанет заключение медэкспертизы о том, что Лара в момент убийства была невменяема. Лара и Патуля расписались и переехали в родной город Лары Юрятин. У них родилась дочка Катенька. Женщина преподавала в женской гимназии, работала не покладая рук и была счастлива. Они вносили в свою жизнь искусственность: она — подавляющей добротой и заботами, а он — боязнью не угодить ей, например, в упреке о том, что до него она принадлежала другому мужчине. Запутавшись в своих чувствах («А может быть и у него это не любовь, а благодарная растерянность перед ее красотою и великодушием?»), он уезжает на фронт, так и не оценив материнского чувства, которое она всю жизнь подмешивала в свою нежность к нему, и не догадывался, что такая любовь больше обыкновенной женской. Когда письма от мужа перестали к ней приходить, она поступила сестрой на санитарный поезд и отправилась в то место, откуда было послано последнее письмо.
Антипов был взят в плен. В полке белого Галлиулина (Юсупка, своим военным возвышением обязанный своему истязателю) ходили слухи, что он погиб. Галлиулин изменился перемене Павла Павловича: «из застенчивого, похожего на девушку и смешливого чистюли-шалуна вышел нервный, все на свете знающий, презрительный ипохондрик. Он был умен, очень храбр, молчалив и насмешлив».
Осень 1915 года. У Юрия Андреевича (как его все чаще теперь называют) родилась дочка. Его вызвали на фронт доктором. Они ехали в одном поезде с Ларой. Встретив Гордона, он размышляет о судьбе еврейства: «о второразрядных силах, заинтересованных в узости, в том, чтобы все время была речь о каком-нибудь народе, предпочтительно малом, чтобы он страдал, чтобы можно было судить и рядить и наживаться на жалости. Полная и безраздельная жертва этой стихии — еврейство. Национальной мыслью возложена на него мертвящая необходимость быть и оставаться народом и только народом в течение веков, в которые силою, вышедшей некогда из его рядов, весь мир избавлен от этой принижающей задачи… Отчего не сказали: «Опомнитесь. Довольно. Больше не надо. Не называйтесь, как раньше. Не сбивайтесь в кучу, разойдитесь. Будьте со всеми. Вы первые и лучшие христиане мира. Вы именно то, чему вас противопоставляли самые худшие и слабые из вас». Немцы прорвали оборону, и лазарет срочно эвакуировали. Лара и Живаго оказались в одном госпитале, в городе Мелюзееве. От Галиуллина она узнала, что Антипов в плену. Лара планирует переехать поближе к Москве, к оставленной на попечение Липы Катеньке, ведь «недавно были святы долг перед родиной, военная доблесть, высокие общественные чувства. Но война проиграна, это — главное бедствие, и от этого все остальное, все развенчано, ничто не свято». В России происходит революция.
Часть 5.
Работа часто сталкивала Живаго с Антиповой. Они, сами того не подозревая, любили друг друга. Мы видим отношении доктора к революции: «Война была искусственным перерывом жизни, точно существование можно на время отсрочить (какая бессмыслица!). Революция вырвалась против воли, как слишком долго задержанный вздох. Каждый ожил, переродился, у всех превращения, перевороты. Можно было бы сказать: с каждым случилось по две революции, одна своя, личная, а другая общая. Мне кажется, социализм — это море, в которое должны ручьями влиться все эти свои, отдельные революции, море жизни, море самобытности. Море жизни, сказал я, той жизни, которую можно видеть на картинах, жизни гениализированной, жизни, творчески обогащенной. Но теперь люди решили испытать ее не в книгах, а на себе, не в отвлечении, а на практике».
Близкое к Юрятину село Зыбушино провозглашает Зыбушинскую республику. Вот-вот оперившийся генерал Гинц решает усмирить восстание, надавив на жалость, но неосмотрительно упоминает о том, что большевики могут и силу применить обрушивает на себя гнев толпы и в конце концов погибает.
Вскоре Лара уезжает. Некоторое время погодя Юрятин покидает и Живаго. В дороге он знакомится с экстремистом Погоревших, «философия которого наполовину состояла из положений анархизма, а наполовину из чистого охотничьего вранья»
Часть 6.
Наконец Живаго прибывает домой. Тоня потеснилась на несколько комнат, отдав их госпиталю. Доктор очень обрадовался, избавившись от «бездны лишнего». Ю. А. чувствует себя одиноким. «Пока порядок вещей позволял обеспеченным блажить и чудесить на счет необеспеченных, как легко было принять за настоящее лицо и самобытность эту блажь и право на праздность, которым пользовалось меньшинство, пока большинство терпело!
…Но едва лишь поднялись низы и льготы верхов были отменены, как быстро все полиняли, как без сожаления расстались с самостоятельной мыслью, которой ни у кого, видно, не бывало!»
«И вот оказалось, что только жизнь, похожая на жизнь окружающих и среди нее бесследно тонущая, есть жизнь настоящая, что счастье обособленное не есть счастье, так что утка и спирт, которые кажутся единственными в городе, даже совсем не спирт и не утка. Это огорчало больше всего».
Приехал Николай Николаевич. «Ему льстила роль политического краснобая и общественного очарователя. …И он щеголял теперь газетной начитанностью, точно так же, как когда-то отреченными книгами и текстами орфиков».
Живаго верит в победу социализма в таком ключе, как он его понимает: «Мы забудем часть прошлого и не будем искать небывалому объяснения. Наставший порядок обступит нас с привычностью леса на горизонте или облаков над головой. Он окружит нас отовсюду». Но он заблуждался («- А ведь, видно, гроза была, пока мы пустословили, — сказал кто-то»). Ю. А. еще надеялся на будущее, но втайне его боялся. Они нуждались и погибали. Он пишет, но ему мешает дух смерти, предстающий в виде мальчика в бреду: разве может быть польза от смерти, разве может быть в помощь смерть (один из лейтмотивов романа)?
Неожиданно объявляется единородной брат Ю. А., Евграф. Он предлагает семье переехать, чтобы не погибнуть с голоду, разбазаривая бывшие дедушкины леса. А также убежать с целью большей незаметности.
«В апреле того же года Живаго всей семьей выехали на далекий Урал, в бывшее имение Варыкино близ города Юрятина».
Часть 7.
В поезде Живаго узнал, что в Юрятине местными войсками командует Галлиулин. Там же он встречается со Стрельниковым. Две черты, две страсти отличали его.
«Он мыслил незаурядно ясно и правильно…он чувствовал горячо и благородно. Но для деятельности ученого, его уму недоставало дара нечаянности, силы, непредвиденными открытиями нарушающей стройность пустого предвидения. А для того чтобы делать добро, его принципиальности недоставало беспринципности сердца, которое не знает общих случаев, а только частные, и которое велико тем, что делает малое. Он считал жизнь огромным ристалищем, на котором, честно соблюдая правила, люди состязаются в достижении совершенства. Когда оказалось, что это не так, ему не пришло в голову, что он не прав, упрощая миропорядок. Надолго загнав обиду внутрь, он стал лелеять мысль стать когда-нибудь судьей между жизнью и коверкающими ее темными началами, выйти на ее защиту и отомстить за нее. Разочарование ожесточило его. Революция его вооружила».
Книга вторая. Часть 8
Юрятин отказался принимать поезд, ввиду того, что мост был взорван. Попутчик Самдевятов обещает снабжать Живаго продуктами и рассказывает о белом Микулицыне, имеющем усадьбу в Варыкино: «Двадцать пять лет тому назад Микулицын приехал из Петербурга. Он был выслан сюда под надзор полиции. Микулицын приехал, получил место управляющего у Крюгера и женился. Тут у нас были четыре сестры Тунцевы: Агриппина, Евдокия, Глафира и Серафима. На первой он женился. Их сын, Ливерий, удрал на фронт большевиком, сейчас же командует партизанами, «Лесными братьями». Его мать погибла от горя. Его отец — эсер. Тунцева Евдокия (Авдотья) — конфузливая библиотекарша, Глафира — бой-девка, чудо-работница, парикмахерша. Общее мнение, в один голос, что партизанский вожак Лесных в эту тетку, Серафима проповедует второе пришествие, помешалась.
Микулицын принимает гостей. От него Живаго узнает, что у них работал Антипов, муж местной учительницы.
Часть 9.
Ее составляют размышления доктора:
1. О Самдевятове, покровителе семьи и многих-многих людей. Он могу бы обкрдывать казну и никто бы этого не узнал, но он возится с бесконечным количеством людей. Живаго считает, что если бы он не осложнял своей жизни так нерасчетливо, то умер бы со скуки
2. О беременности: «Лицо женщины меняется. Нельзя сказать, чтобы она подурнела.
Но ее внешность, раньше всецело находившаяся под ее наблюдением, уходит из-под ее контроля. Ею распоряжается будущее, которое выйдет из нее и уже больше не есть она сама. Этот выход облика женщины из-под ее надзора носит вид физической растерянности, в которой тускнеет ее лицо, грубеет кожа и начинают по-другому, не так, как ей хочется, блестеть глаза, точно она всем этим не управилась и запустила… Ее бог в ребенке. Матерям великих людей должно быть знакомо это ощущение. Но все решительно матери — матери великих людей, и не их вина, что жизнь потом обманывает их».
3. Искусство. «Послушать: заря будущего, светочи человечества — кажется: широта фантазии а на самом деле — высокопарно по недостатку даровния. Сказочно только рядовое, когда его коснется рука гения. Лучший урок в этом отношении — Пушкин. Гоголь, Достоевский готовились к смерти, искали смысла, подводили итоги, а эти до конца были отвлечны текущими частностями артистического призвания, что жизнь прожили как никого не касающуюся частность, и теперь эта частность оказывается общим делом». Искусство — есть рассказ о счастье существования
4. Об истории (Часть 14): «Лес не передвигается, мы не можем его накрыть, подстеречь за переменою места. Мы всегда застаем его в неподвижности. И в такой же неподвижности застигаем мы вечно растущую, вечно меняющуюся, неуследимую в своих превращениях жизнь общества, историю».
В местной библикотеке Живаго видит Антипову. Ее особенность сразу бросается ему в глаза («Она читает так, будто это нечто простейшее, доступное животным» и т. д.) и на следующий день он отменяет все планы и отправляется искть Ларису Федоровну. Оказывается, что она живет в доме с фигурами, в котором раньше висели театральные афишы, а сейчас — новые декреты.
Они разговаривают о Стрельникове: «Он искупит зло, которое он принес. Самоуправцы революции ужасны не как злодеи, а как механизмы без управления, как сошедшие с рельсов машины. Стрельников такой же как они сумасшедший, только он помешался не на книжке, а на пережитом и выстраданном. Я не знаю его тайны, нона у него есть. Пока он нужен большевикам, они его терпят. Но при первом миновании надобности его отшвырнут без сожаления прочь и растопчут, как многих военных специалистов до него». Лара утверждает, что революция близка ей, что благодаря Галлиулину, сыну дворника, ставшего белым генералом она спасла много людей и только в плохих книжках все делятся на черных и белых. Живаго узнает, что стрельников — муж Лары. Лара знакомит его с дочкой, «рано задумавшимся, одиноко растущим ребенком» Катенькой. Теперь Паша в Сибири борется с Галлиулиным. Ему нужны положить военные лавры к ногам семьи, предстать победителем.
Живаго изнемогал от нечистой совести. Идеи «свободной любви» ему были чужды. Он решил во всем признаться Тоне и больше не ездить к Ларе. Лара не хотела огорчать тяжелыми сценам Ю. А., т. к. понимала, что ему и самому тяжко, но у нее н получилось. По пути домой его принудительно мобилизовали медицинским работником в отряд «Лесных братьев»
Часть 10
Перед нами предстает лавочница Галузина, вспоминающая свою царскую молодость, непьющего отца, семейное дело-вязание и настоящий момент — призыв сына в армию и необходимость камни ворочать, горы двигать, землю рыть». Убьют эти себе на уме новые революционеры Власушку, не посмотрят, как Колчак, на крестьянское хозяйство.
На партсобрании сидели почетные гости — Тиверзин и старший Антипов. Люди к ногам которых революция положила свои жертвы стояли мертыми истуканами, из которых революция выбила все живое. Партизанским вождем был Ливерий, докладчиком — Костоед-Амурский также известный как Берендей и товарищ Лидочка.
Глава 11.
Ю. А. второй год пропадал в плену у партизан. Его общество любил Ливерий и клал его ночевать в свою палатку. Как-то в бою ему пришлось стрелять. Двух он задел и ранил, а третьему это стоило жизни. Подобравшись поближе, доктор понял, что ранение несмертельно и раненый без памяти. Его выходили, хотя он и не таил, что после выздоровления вернется в армию Колчака.
«Переделка жизни! Так могут рассуждать только люди, не почувствовавшие духа жизни. Материалом жизнь никогда не была. Она сама — непрерывно себя обновляющее начало, она сама себя вечно перерабатывает, она сама куда выше теорий». Власители дум грешат тем, что хотят осчастливить даже тех, кто об этом не просит, так, Живаго должен быть благодарен обществу Ливерия за свободу от семьи. Живаго знакомится с Памфимом Палых, который мучется оттого, что убил Гинца и, испугавшись убийства своей семьи, убивает их и себя. Живаго сбегает из лагеря.
Глава 13.
Темно-русая борода, которой оброс доктор, начала седеть. Он был в выменянных обносках с чужого плеча, не гревших его. В доме с фигурами он находит записку от Лары, в которой она просит его оставаться здесь. На доме вешают очередной декрет о борьбе с коррупцией, удерживающей хлеб. Но власти бредили уже много лет на одни и те ж темы. Хлеба не было и в помине. Все спекулянты были уничтожены смыслом прежних декретов. Его мучает совесть по поводу измены жене. Он просыпается в бреду. Над ним стоит Лара. Всю жизнь он что-нибудь делал, но как хорошо было самому стать вещью, произведением в ее милостливых руках. Для них мговения, когда в их существование залетало мгновение страсти были минутами откровения и узнавания все нового о себе. Оказывается, что Комаровский — злой гений обоих. Отца Антипова ссылают на каторгу. Нависает угроза ареста. Доктор получает письмо от жены, из которого узнает, что она с сыном за границей и знает про его связь с Антиповой и не держит на него зла. Дочку назвали Машенькой в честь покойной бабушки.
Часть 14.
Приезжает Комаровский. Он предлагает перевести пару на Дальний Восток, где он будет служить министром юстиции в правительстве, состоящем только наполовину из большевиков. Также юрист обещает хлопотать об участи Стрельникова и переправе Живаго за границу. Ехать в Москву слишком опасно. Живаго принимает решение ехать в заброшенное Варыкино. Доктор спускает Комаровского с лестницы и отказывается ехать вместе с Комаровским: «Мы не в одинаковом положении. Даже если бы ты хотела разделить мою гибель, ты не вправе себе этого позволить. У тебя дочь». Они поселились в безлюдном Варыкино. Неподалеку жили волки. «Ю. А. чувствовал, что мечтам его о более прочном водворении не сбыться, что час его расставания с Ларою близок, что он ее неминуемо потеряет, а вслед за ней и побуждение к жизни, а может, и саму жизнь. Тоска сосала его сердце». Приезжает Комаровский с сообщением о том, что над ними нависла опасность. Живаго объявляет, что идет запрягать лошадь, а сам остается в Варыкине. Лара, ничего не ведая, уезжает. Живаго начинает сходить с ума. В усадтбу возвращается человек, живший здесь до них — Стрельников. Его приговорили к военному суду и он бежал. Втершийся в его доверий Терентий Галузин (тот самый, которому Живаго спас жизнь) сдал его и теперь Антипова разыскивают.
Перед нами предстают истинные мотивы ревдеятельности Стрельникова: «Ради этой девочки я пошел в университет, ради нее сделался учителем и поехал служить в этот, тогда еще неведомый мне, Юрятин. Я поглотил кучу книг и приобрел уйму знаний, чтобы быть полезным ей и оказаться под рукой, если бы ей потребовалась моя помощь. Я пошел на войну, чтобы после трех лет брака снова завоевать ее, а потом, после войны и возвращения из плена, воспользовался тем, что меня считали убитым, и под чужим, вымышленным именем весь ушел в революцию, чтобы полностью отплатить за все, что она выстрадала, чтобы отмыть начисто эти печальные воспоминания, чтобы возврата к прошлому больше не было, чтобы Тверских-Ямских больше не существовало. И они, она и дочь, были рядом, были тут! Скольких сил стоило мне подавлять желание броситься к ним, их увидеть! Но я хотел сначала довести дело своей жизни до конца. О что бы я сейчас отдал, чтобы еще хоть раз взглянуть на них». Он все еще мечтает добыть свободу. На следующее утро комиссар застрелился.
Часть 15.
В последние годы у Живаго развилась болезнь сердца. В бреду ему казалось, что в лесу живет Бог, а по полю змеится насмешливая улыбка дьявола. Он встречает Васю Брыкина, с которым ехал в поезде. Он стал целовать руки доктора и заплакал.
Путники пришли в Москву в начале 1921 года. Государство выдало дворнику, который раньше служил у Живаго, квартиру. Вскоре Вася и доктор расстались. Живаго оставил мальчику квартиру, которую они вместе снимали и благодаря Маркелу получил уголок в квартире Светницких. Но и с Маркелом взаимопонимания не хватает: «Сколько денег на тебя извели! Учился, учился, а какой толк?» Живаго сходится с Мариной, дочерью Маркела Щапова. Родители стали называть не без гордости дочь докторшей. У них пошли дети, Капка и Клаша.
1929 год. Живаго встречается с лицейскими друзьями. «Гордон и Дудоров принадлежали к хорошему профессорскому кругу. Они проводили жизнь среди хороших книг, хороших мыслителей, хороших композиторов, хорошей, всегда, вчера и сегодня хорошей, и только хорошей музыки, и они не знали, что бедствие среднего вкуса хуже бедствия безвкусицы. Гордон и Дудоров не знали, что даже упреки, которыми они осыпали Живаго, внушались им не чувством преданности другу и желанием повлиять на него, а только неумением свободно думать и управлять по своей воле разговором». Приходят письма от Тони. Она знает о Марине и девочках, но письма теплые, ласковые. Живаго надеется, что у жены новый друг. Доктор уходит из дома и случайно встречает брата Евграфа, который обещает снять ему квартиру, обеспечить всем необходимым и привезти семью на Родину. Ю. А. поступает на службу доктором. Протискиваясь через толпу, он погибает. На похороны приходит Марина с детьми, Евграф с вырвавшейся из плена Комаровского Ларою встречаются с Тоней. Лара узнает, что Антипов кончил жизнь самоубийством.
Тут Пастерная формулирует одну из основных идей романа — ценности отдельной человеческой жизни — Они любили друг друга не из неизбежности, не «опаленные страстью», как это ложно изображают. Они любили друг друга потому, что так хотели все кругом: земля под ними, небо над их головами, облака и деревья. Их любовь нравилась окружающим еще, может быть, больше, чем им самим. Ах вот это, это вот ведь, и было главным, что их роднило и объединяло! Никогда, никогда, даже в минуты самого дарственного, беспамятного счастья не покидало их самое высокое и захватывающее: наслаждение общей лепкою мира, чувство отнесенности их самих ко всей картине, ощущение принадлежности к красоте всего зрелища, ко всей вселенной.
Они дышали только этой совместностью. И потому превознесение человека над остальной природой, модное нянчение с ним и человекопоклонство их не привлекали. Начала ложной общественности, превращенной в политику, казались им жалкой домодельщиной и оставались непонятны.
«Однажды Лариса Федоровна ушла из дому и больше не возвращалась. Видимо, ее арестовали в те дни на улице и она умерла или пропала неизвестно где, забытая под каким-нибудь безымянным номером из впоследствии запропастившихся списков, в одном из неисчислимых общих или женских концлагерей Севера».
Глава 16. Эпилог
В уста Гордона и Дудорова вкладывается мысль о том, что угроза реальной смерти на войне была благом по сравнению с бесчеловечным владычеством выдумки (Концлагерь был куда хуже войны не из-за условий, а из-за чего-то другого). Находится Таня, разлученная с родителями дочь Лары и Юрия Живаго. Евграф обещает за нее взяться.
Только сейчас герои пришли к гармонии с миром, до того, до чего довелось дожить не всем: «Состарившимся друзьям у окна казалось, что эта свобода души пришла, что именно в этот вечер будущее расположилось ощутимо внизу на улицах, что сами они вступили в это будущее и отныне в нем находятся. Счастливое, умиленное спокойствие за этот святой город и за всю землю, за доживших до этого вечера участников этой истории и их детей проникало их и охватывало неслышною музыкой счастья, разлившейся далеко кругом. И книжка в их руках как бы знала все это и давала их чувствам поддержку и подтверждение».
Часть 17.
В «Гамлете» фигурирует идея жизни как искупления. Можно увидеть параллели с идеями еврейства в романе и одиночества героя («Я один, все тонет в фарисействе»)
«Ты благо гибельного шага,
Когда житье тошней недуга,
А корень красоты — отвага
И это тянет нас друг к другу»
Пишет Живаго о своей первой гражданской жене Ларе, обозначая общность их взглядов, неумение приспособничества и фарисейства.