Природа не обидела Ивана Акиндиныча Бергамотова, именовавшегося официально «городовой бляха № 20», а неофициально — «Баргамот». Обитатели одной из окраин Орла, Пушкарной улицы — «пушкари — проломные головы», — почитали городового. «Высокий, толстый, сильный, громогласный», он был для них «степенным, солидным и серьезным человеком, достойным всякого почета и уважения». «Человек с возвышенными требованиями назвал бы его куском мяса, околоточные надзиратели величали его дубиной, но то, что знал Баргамот, он знал прочно». И если это была лишь инструкция для городовых, «но зато эта инструкция так глубоко засела в его неповоротливом мозгу, что вытравить ее оттуда нельзя было даже крепкой водкой». А еще «Баргамот обладал непомерной силищей, сила же на Пушкарной улице была все». Драки здесь часты, но «война пьяных пушкарей, как о каменный оплот, разбивалась о непоколебимого Бергамота…». В семейной жизни Иван Акиндиныч был строг. Учил жену и двух своих детей, сообразуясь с теми указаниями, «которые существовали где-то в закоулке его большой головы». Жена его, Марья, моложавая и красивая женщина, уважала степенного и непьющего мужа, вертела им «с такой легкостью и силой, на которую только и способны слабые женщины».
«Часу в десятом теплого весеннего вечера Баргамот стоял на своем посту, на углу Пушкарной и 3-й Посадской улиц». Настроение у него скверное. Накануне светлого Христова воскресения выпало ему дежурство. Мимо шли в церковь чисто одетые пушкари. Баргамот же мечтал о времени, когда он подарит сыну «мраморное яйцо» и вся семья сядет разговляться. Благодушие Баргамота нарушил пьяный Гараська, вначале еле оторвавшийся от забора, но тут же прилипший к фонарному столбу. Баргамот удивился, где Гараська успел так набраться? Никто так не досаждал городовому, как этот пьянчужка. Душа в чем держится, а скандалист и правдоискатель отменный. «Трезвым его не видел никто, даже та нянька, которая в детстве ушибает ребят, после чего от них слышится спиртный запах, — от Гараськи и до ушиба несло сивухой». Ночевал он под обрывом, в кустах, на зиму исчезал, а с первым теплом появлялся опять. Баргамот остановил Гараську, а потом поволок его в участок. Гараська спросил: «А у Михаила-архангела звонили?» Баргамот ответил утвердительно. «Христос, значит, воскрес?» — спросил Гараська и повернулся к Бергамоту, но не устоял и, упав, разбил пасхальное яйцо. Он завыл жалобно и протяжно, «хотел по-благородному… похристосоваться… » Баргамоту вдруг стало невыносимо стыдно. Он поднял пьяного и повел к себе домой. Жена удивилась, но промолчала. Сидя за чистой скатертью, Гараська обжигался горячими щами, проливая жир на стол, смущался и еще больше проливал. Хозяева, казалось, не замечали оплошности гостя. А когда жена Бергамота поинтересовалась, как отчество Гараськи и приветливо пригласила: «Кушайте, Герасим Андреич», Гараська разрыдался: «По отчеству… Как родился, никто по отчеству… не называл…» 1898 г
(1 votes, average: 5,00 out of 5)