Любой социальный взрыв, именуемый революцией, происходит, по определению, не случайно. Для него, как и для любого явления в жизни общества, нужны предпосылки, причины, поводы. Выражаясь языком «великого и ужасного» теоретика и практика отечественного коммунизма В. И. Ленина, необходимо наличие «революционной ситуации», той самой, когда «верхи не могут…», а «низы не хотят…» Последствия социального взрыва при этом могут быть самыми различными, но всегда одинаково неизбежным является идейный раскол в обществе, проходящий отнюдь не только между классами угнетателей и угнетаемых, эксплуататоров и эксплуатируемых, «буржуев» и тех, кому «нечего терять, кроме своих цепей». Этот рубеж, эта линия «невидимого фронта» зачастую разделяет отца и сына, старшего и младшего братьев, старинных друзей. И самое ужасное, что ни те ни другие не имеют на своей стороне объективной истины. У каждого есть своя правда, но правда, подобно хамелеону, легко меняет цвет от белого до черного, в то время как красный — цвет безвинно и бессмысленно пролитой человеческой крови — одинаков для всех.
Начало XX века в нашей стране ознаменовано без преувеличения самым грандиозным социальным взрывом всех времен и народов — Октябрьской социалистической революцией. Центробежные силы в очень короткий срок расставили по своим местам ее сторонников и противников. Раскола, конечно же, не избежала и русская творческая интеллигенция. Представители литературного мира незамедлительно озвучили свои позиции. Четкая и всепоглощающая определенность стихотворных и прозаических «за» и «против» позволяла и позволяет судить каждого по его словам. Однако из правил исключением оказался Александр Александрович Блок и его поэма «Двенадцать»:
…И идут без имени святого
Все двенадцать — вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль…
Никогда еще не было до Блока и не будет после него в литературе столь неоднозначного произведения. Каждое слово, каждая фраза, каждый эпитет не поддается безапелляционному осмыслению. Обе стороны могли с легкостью найти оправдание себе в этой поэме. Любая из сторон видела в строках Блока потоки обличительной желчи, направленные на своего социального врага. В чем же загадка «Двенадцати»?
В первой части поэмы автор показывает сломленность старого мира и торжество мира нового:
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате — плакат:
«Вся власть Учредительному собранию!».
Старушка убивается — плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий — раздет, разут…
А вон и долгополый —
Сторонкой — за сугроб…
Что нынче невеселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало Брюхом шел вперед
И крестом сияло Брюхо на народ?..
Однако при всем, казалось бы явном положительном, отношении к революции, которое здесь видели большевики, Блок вкладывает в уста эпизодических персонажей слова негодования и отчаяния создавшимся положением:
Старушка, как курица,
Кой-как переметнулась через сугроб.
— Ох, Матушка-Заступница!
— Ох, большевики загонят в гроб!..
А это кто? — Длинные волосы
И говорит вполголоса:
— Предатели!
Погибла Россия! —
Должно быть, писатель —
Вития…
В дальнейшем повествовании, в странном марше двенадцати человек с винтовками за плечами, в убийстве «толстомордой Катьки», в потрясающих своей простотой и необузданной, животной силой словах: «Уж я ножичком полосну, полосну!..» каждый видел то, что хотел видеть, что мог видеть, что обязан был видеть. С одной стороны, это торжество революции во всей ее дикой красе. С другой — хаос и беззаконие, в которые погрузилась страна на долгие дни, месяцы, годы. Современники Блока, отрицавшие революцию, не могли понять, как автор проникновенных патриотических стихов о Родине мог воспеть разгул варварства. Как он позволил себе в страшные для своей Родины дни написать слова: «Пальнем-ка пулей в Святую Русь!»? Большевики же, напротив, искренне восхищались талантом Блока-революционера: «В «Двенадцати» Блок с громадным вдохновением и блистательным мастерством запечатлел открывшийся ему в романтических пожарах и метелях образ освобожденной революцией Родины. Он понял и принял Октябрьскую революцию как стихийный, неудержимый «мировой пожар», в очистительном огне которого должен сгореть без остатка весь старый мир…»
Но, как водится, ни те ни другие не были правы вполне. Сам Блок говорил о том, что политические мотивы в его поэме суть исторический фон. В центре же его произведения — грандиозное сплетение четырех стихий: природной, социальной, чувственно-человеческой и Божественной. Словно роза ветров, соединяющая в себе противоборствующие начала воздушных потоков, революция поглотила все проявления бытия. Она, как нечто живое, дышащее, издает звук чудесной, необъяснимой тональности, и эта музыка революции, сплетающаяся из воя ветра, стона пурги, криков и причитаний людей, грохота выстрелов, стука шагов двенадцати пар ног, по мнению Блока, прекрасна! В своей статье «Интеллигенция и революция» поэт писал: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию». Блок считал, что ее, революцию, просто необходимо услышать, пропустить сквозь себя этот атональный, аритмичный мотив неподвластности и страсти. Стихотворный строй поэмы столь же неритмичен и спонтанен, как музыка революции.
Что же до самого социального явления, то Блок и здесь был до крайности объективен. Поэт беспристрастно изобразил жесточайший разгул «голытьбы» с его погромами, разбоями, обесцениванием человеческой жизни, полной потерей всяческих нравственных устоев, обозначая им народное возмездие. И это возмездие есть очищение, через которое необходимо пройти России, чтобы, «погрузившись на самое дно, вознестись к небу». Недаром впереди идущих двенадцати движется «с кровавым флагом, и за вьюгой невидим, и от пули невредим» сам Иисус Христос.
Революция — слишком острое явление, едва ли позволяющее относиться к себе с подобной метафизической отстраненностью. Поэтому, конечно же, образ революции, данный Александром Александровичем Блоком, воспринимался и воспринимается по сей день весьма различно. Но, на мой взгляд, именно так и никак иначе не мог бы представить ее гений русского символизма.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)