Биография Шмелева

Мы перевозили, а вернее — «перелетали», прах выдающегося русского писателя Ивана Сергеевича Шмелева (1873-1950) из русского кладбища Сен Женевьев де Буа под Парижем на место последнего упокоения на родине — в Донской монастырь в Москве. Он просил об этом в своем завещании. «Мы» — это делегация от Российского Фонда культуры. На обратном пути со мной рядом сел Дмитрий Михайлович Шаховской — потомок русских эмигрантов, профессор Сорбонны, Ренского университета и Сергиева подворья в Париже. Мы говорили о русской литературе, русском языке и будущем нашей словесности… А буквально под нашими ногами, в багажном отделении, находился гроб с прахом последнего певца дореволюционной православной Руси.
Никогда не забыть этого удивительного и странного ощущения — полета над Европой с мистической вневременной скоростью символической «птицы-тройки», так гениально придуманной Гоголем.
И вдруг, в аэропорту Москвы произошло странное событие, оставшееся в памяти еще более сильным впечатлением. Когда мы сошли с трапа самолета (а было уже темно), вдруг, откуда ни возьмись, налетели телерепортеры и телеоператоры с видеокамерами. Оказывается, они давно ожидали посадки, ведь рейс задерживался. Им всем очень надо было снять материал о прибытии праха писателя и спешить обратно на телецентр.
Стали спускать гроб с останками из самолета, а затем — погружать в автомобиль-катафалк. Все происходило быстро, репортеры не успевали в темноте «поймать» нужную картинку. Началась давка и потасовка — каждый из них стремился подтолкнуть другого, чтобы занять более выгодную позицию. Давка переросла в спор, а спор — в драку. Настоящую, крепкую драку. Дорогостоящая техника полетела на асфальт, захрустели объективы, послышался отборный мат… В общем, произошло то, чего совсем никто не ожидал.
Гроб с трудом пометили в машину, захлопнули двери и, наконец, она тронулась. Операторы-телевизионщики еще долго выясняли — кто «круче» и кто виноват, махали кулаками, ногами и ругались.
Ничего ужаснее, после парижского кладбища, сокровенных речей, богослужений, перелета в кругу понимающих людей и наших литературоведческих споров с князем-профессором Шаховским, я не мог бы себе даже представить.
Так Россия встретила Ивана Шмелева, едва он опустился на родную землю.
Можно было бы об этом не писать. Мало ли что случается в жизни. Но это — не «случай».
А что же это? Символическое ли это событие?
Ведь они, репортеры, хотели как лучше — сообщить общественности о важном событии.
А получилось?

В своем Отечестве — пророк

Знакомство с творчеством Шмелева для многих произошло не так давно. Однако в дни перелета тогдашний министр культуры «отличился» «знанием» предмета, заявив, что только в перестроечное время стало возможным читать литератора-эмигранта на его родине. Видимо он забыл, что Ивана Сергеевича в русских литературных и читательских кругах знали и почитали, зарубежные его издания доставали всеми способами, первые массовые(!) издания его произведений выходили в свет на родине в 1960, 1966, 1983 годах, а критики обсуждали его творчество даже в советской печати. Да, не обо всем можно было говорить, но ведь говорили! Добавим к этому 8-томное дореволюционное собрание сочинений писателя, которое было всегда доступно.
Теперь мы как будто все делаем заново, будто только что и началась русская культурная и духовная традиция, словно и не существовало беспрерывного потока развития и преемственности, что позволяет нам сегодня наблюдать реальное духовное обновление России.
Одним и пророков и предтечей этого обновления и был Иван Сергеевич Шмелев, писатель от Бога, классик чистой воды и высокой пробы.
Собственно литератором он стал почти по благословению святого человека. Встретившись в юности с особо почитаемым старцем Варнавой, он вновь услышал от него известную с детства притчу о «хранении талантов», и это так, вдруг, запало ему в душу, что он уже не мог не писать. Воспоминание об этой встрече он пронес через всю жизнь, и по удивительному совпадению скончался в день преподобного Варнавы.

Снова на российской земле

Идея вернуть прах Ивана Сергеевича на родину, следуя его завещанию, возникла не случайно. Для осуществления этого дела потребовалось почти два года напряженных трудов.
Но все началось еще раньше.
Племянница жены писателя Ю. А. Кутырина еще в 1960 году выпустила в Париже книгу-биографию о Шмелеве. «Среднего роста, тонкий, худощавый, большие серые глаза… Эти глаза владеют всем лицом… склонны к ласковой усмешке, но чаще глубоко серьезные и грустные. Его лицо изборождено глубокими складками-впадинами от созерцания и сострадания… лицо русское, — лицо прошлых веков», — так прозорливо и точно описывала она внешность писателя. Будучи в то время душеприказчицей покойного литератора, она тогда писала в Москву о желании «выполнить его волю: перевезти его прах и его жены в Москву, для упокоения рядом с могилой отца его в Донском монастыре…»
Но только другой племянник писателя — Ив Жантийом-Кутырин — уже в наше время смог начать осуществление завещания. Он пронес в себе память о дяде, который ласково называл его «Ивушкой», был его крестным отцом. Да и сам Шмелев говорил о Ивистионе Андреевиче, что он стал ему как родной сын с трехлетнего возраста.
Главную заботу о завещанном деле взял на себя Российский Фонд культуры и директор президентских программ Е. Н. Чавчавадзе. Сначала как всегда были многочисленные встречи, решение организационных и юридических проблем. Затем работа над фильмом о писателе, перевоз его архива из Парижа в Москву, большой вечер памяти писателя в особняке Фонда на Гоголевском бульваре, на котором мне довелось быть ведущим. И, наконец, прах Ивана Сергеевича Шмелева — возвращается в столицу России, ровно через полвека после его кончины.
Панихида в храме на кладбище в Сен Женевьев де Буа, теплый прием в российском торгпредстве в Париже, перелет в Москву, открытие памятника писателю у Третьяковской галереи рядом с гимназией где он учился, панихида и новые похороны в Донском монастыре, — такова канва событий, происходивших в течение недели и волновавших многие средства массовой информации. Еще бы, ведь на родину вернулся классик отечественной литературы.
Припоминаю тех, кого видел в течение этих дней. Был Патриарх Московский и всея Руси Алексий, митрополит Сергий из Константинопольской патриархии, кинорежиссер Никита Михалков, актер театра и кино Георгий Жженов, вице-президент Объединения русских кадет в Америке А. Б. Йордан, отец Бориса Йордана, работники посольства и торгпредства России во Франции и многие, многие другие.
Стоит сказать и о том, что в издательстве Сретенского монастыря в Москве вышла в свет уникальная книга «Мой дядя Ваня», куда вошли воспоминания о писателе, его письма к любимому племяннику Ивистиону Андреевичу.
Некоторое время спустя поклонники творчества писателя собрались у московского дома рядом с Полянкой, где жил писатель и сохранилось даже посаженное им дерево. Здесь мы открыли памятную доску.

Живое слово Шмелева

Поразительно, насколько современным оказывается сегодня Шмелев в своих оценках человеческой психологии, в своем понимании и проникновении в душу русского человека. Судьба уготовила ему нелегкий жизненный путь. Он жил на переломе исторических эпох, и хотя сегодня мы не переживаем братоубийственных войн и глобальных революций, но как эти времена схожи по своей сути.
Выходец из типичной замоскворецкой купеческой семьи, Шмелев познал быт простого народа с самого детства. Именно это помогло ему уже вдали от родины помнить наизусть стиль речи, словечки и прибаутки коренных жителей средней России.
Писать он стал рано, еще в 1895 году. Сначала неудачно, да так, что бросил это занятие лет на десять. Но позднее, когда в 1912 году он стал вместе с Буниным, Зайцевым и Телешовым пайщиком «Книгоиздательства писателей» в Москве, он даже выпустил собрание сочинений. Наиболее известный его роман этого периода — «Человек из ресторана». Практически это произведение сделало его известным всей России.
Последний, «спокойный» предреволюционный год — 1916 — ознаменован по нашему мнению рассказом «Забавное приключение». Актуальность его сегодня поразительна. Перед нами предстает абсолютно «новый русский» купец-бизнесмен. Он «крутой», ездит на супер дорогом и современном «шестидесятисильном фиате» (как это напоминает «шестисотый мерседес»!), обедает в лучших ресторанах, имеет роскошный особняк и красавицу любовницу, носит «куртку боевого цвета», в пути пользуется «компактным дорожным завтраком» от Елисеева (куда там нынешнему Макдональдсу!). Однако, отправившись далеко от Москвы на автомобиле, он попадает в аварию, начинается страшная гроза и действительность вдруг резко врывается в его размеренную деловую жизнь.
Судьба бизнесмена на некоторое время попадает в руки пьяного лесника, который просто так, из интереса чуть не стреляет в него из ружья. Вот она, классовая несовместимость, вот оно распадение народа на не равные половины, вот оно преддверие страшных революционных бурь!
Дмитрий Михайлович Шаховской рассказал мне во время перелета из Парижа в Москву, что он нашел изданный в середине XX века в Германии рассказ Шмелева «Сладкий мужик». Поразительна идея этого коротенького произведения. Барин решил воспитать детей в любви к русскому простому люду. Для этого он заказал сделать мужика из… сахара. Статую поставили в кабинете у барина, и каждое утро дети должны были заходить к нему и лизать (!) сладкого мужика, проявляя таким образом к нему свою любовь. Через годы, сахарная статуя столь истончилась, что, однажды переломившись, упала и придавила насмерть самого барина, так мечтавшего о взаимной любви.
Это произошло и с самим Шмелевым. Революцию он не принял и уехал жить в Крым. Но беда настигла его и здесь. Большевики пришли в Крым. Расстреляли его сына — русского офицера. Не пережив этого, в 1922 году Шмелев с трудом, через Москву уезжает в изгнание, за рубеж, на всю жизнь.
Уже потом будут многочисленные произведения, такие как «Солнце мертвых» — о зверствах красных в Крыму, «Няня из Москвы» — о перевороте в России, увиденном глазами простой женщины, «Пути небесные» — о воцерковлении атеиста под влиянием православной монахини.
Но венцом его православного миросозерцания стали два больших сочинения: «Лето Господне» (1933), где он с необыкновенной любовью и удивительным языком описал все главные православные праздники, а также «Богомолье» (1935), в котором он внимательно и тонко описывает старинную русскую традицию паломничества в Троице-Сергиеву Лавру. Здесь он достиг совершенства и неповторимости в передаче живого русского языка. Таких высот уже, наверное, не достичь литераторам будущего, хотя бы потому, что времена те, да и язык тот — невозвратимы…

И как это ему удалось предвидеть то ощущение, которое возникало, когда предавали русской земле его останки на кладбище Донского монастыря, неподалеку от подлинных барельефов Храма Христа Спасителя. Ведь именно он так проникновенно написал в самых последних строках своего «Лета Господня»: «Я смотрю, крещусь. Улица черна народом… Я знаю: это последнее прощанье, прощанье со всем, что б ы л о… Гроб держат на холстинных полотенцах. Много серебреных священников. Поют невидимые певчие…»