Два помещика, люди почтенные, благонамеренные, уважаемые.
Один из них отставной генерал-майор Вячеслав Илларионович Хвалынский. Высокий, когда-то стройный, он немного постарел и обрюзг, но еще «выступает бойко, смеется звонко, позвякивает шпорами, крутит усы».
У него есть некоторые странности. Разговаривая «с дворянами небогатыми или нечиновными», он как-то по-особому на них глядит, как-то иначе произносит слова. Не может с ними общаться, как с равными себе. А уж с людьми, «стоящими на низших ступенях общества, он обходится еще страннее: вовсе на них не глядит. Зато «с губернатором или каким-нибудь чиновным лицом» очень мил: «и улыбается-то он, и головой кивает, и в глаза-то им глядит — медом так от него и несет…».
На войне генерал не бывал, в молодые годы служил «адъютантом у какого-то значительного лица» и, как видно, угодничал. Вдобавок, скуп, «жила страшный» и «ужасный охотник до прекрасного пола». Живет один, до сих пор еще считается женихом, зато у него ключница видная, нарядная, лет 35-ти. Читает он мало, «даром слова» не владеет и длинных разговоров избегает. «Перед лицами высшими Хвалынский большей частью безмолвствует, а к лицам низшим, которых, по-видимому, презирает,.. держит речи отрывистые и резкие»: «это, однако, вы пус-тя-ки говорите» или: «вы должны, однако же, знать, с кем имеете дело»…
От звания предводителя дворянства «по скупости» отказывается. Объясняет он это тем, что «решился посвятить свой досуг уединению». В общем, как видно, тип, мягко говоря, малосимпатичный: фарисей, хам, проходимец и т. п.
Второй помещик, Мардарий Аполлоныч Стегунов — старичок низенький, пухленький, лысый, с двойным подбородком, мягкими ручками и порядочным брюшком. Он большой хлебосол и балагур; живет, как говорится, в свое удовольствие; зиму и лето ходит в полосатом шлафроке на вате. В одном он только сошелся с генералом Хвалынским: он тоже холостяк».
Занимается он «своим именьем довольно поверхностно». С крепостными обращается бесцеремонно, «по-старому». Его главный принцип: «коли барин — так барин, а коли мужик — так мужик».
Он сидел на балконе с гостем, автором «Записок», пил чай, но вдруг остановился, прислушался: «звук мерных и частых ударов» раздавался «в направлении конюшни». Патриархальный старичок «произнес с добрейшей улыбкой: «Чюки-чюки-чюк! Чюки-чюк! Чюки-чюк!»
» — Это что такое? — спросил я с изумлением.
— А там, по моему приказу, шалунишку наказывают… Васю — буфетчика изволите знать?
— Какого Васю?
— Да вот, что намедни за обедом нам служил».
«Проезжая через деревню, увидел я буфетчика Васю. Он шел по улице и грыз орехи. Я велел кучеру остановить лошадей и подозвал его.
— Что, брат, тебя сегодня наказали? — спросил я его.
— А вы почем знаете? — ответил Вася.
— Мне твой барин сказывал.
— Сам барин?
— За что ж он тебя велел наказать?
— А поделом, батюшка, поделом. У нас по пустякам не наказывают; такого заведенья у нас нету — ни-ни. У нас барин не такой; у нас барин… такого барина в целой губернии не сыщешь.
У нас барин не такой; у нас барин… такого барина в целой губернии не сыщешь.
— Пошел! — сказал я кучеру. «Вот она, старая-то Русь!» — думал я на возвратном пути».
Любая форма рабства надолго, на века развращает души рабов и господ. Еще долго-долго, столетиями Васька буфетчик и его (уже более свободные) потомки будут боготворить своих кумиров, преклоняться перед лжепророками, доверчиво повторять внушенные кем-то лже-идеи, медленно и мучительно с ними расставаясь.
И это все не только на Руси. Как ее ни отгораживай от остального, достаточно страшного мира, Царство Божье не построишь в одной, отдельно взятой стране. «Царство Божье не придет приметным образом — оно внутри нас».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)