Краткое содержание В списках не значился Васильев Б. Л

1
Рассвет оборвался артиллерийской канонадой, затем началась бомбежка, в этот момент из подвала появились немецкие автоматчики и в упор расстреливали бойцов в костеле. Сальников крикнул лейтенанту, чтобы бе — жал, они выскочили из костела под бомбы, а потом прыгнули в подвал и очутились перед старшим лейтенантом, доложили обстановку. Командир спросил, почему не осмотрели подвал, позволили немцам выбить себя из костела? Плужников признал свою вину, но старший лейтенант отрезал: «Это не вина, это — преступление… Я обязан расстрелять вас, но у меня мало боеприпасов». Николай прошептал, что искупит. Потом он повторил это погромче. Но его заглушил громкоговоритель немцев, предлагавших сдаться. «Крепость окружена, Красная Армия разгромлена, доблестные немецкие войска штурмуют столицу Белоруссии город Минск…» Защитникам на размышления дан час, затем их обещают уничтожить, а крепость стереть с лица земли. Старший лейтенант послал бойца за водой, Плужников хотел сам пойти вместо Сальникова, но ему поставлена задача отбить клуб. «По всей видимости, через час немцы начнут обстрел: вы прорветесь к клубу во время обстрела и любой ценой выбьете оттуда немцев. Любой ценой!»
Собрав своих людей, Плужников объяснил поставленную перед ними задачу. Пришли с пулеметом два пограничника прикрывать атаку. Николай тоскливо подумал, что с шестью бойцами он вряд ли выбьет немцев из костела, но просить помощи не решился. «Лучше умру, — тихо повторял про себя. — Лучше умру». Ему выделили пятнадцать бойцов на подкрепление. Пришел и старший лейтенант проверить готовность. Он сказал, что атаковать днем невозможно, немцы будут ждать атаку ночью. А они пойдут днем. Надо только не ложиться, а идти, автоматы бьют не прицельно. «Даю вам возможность искупить свою вину», — добавил он напоследок. Все это еще раз старший лейтенант повторил бойцам Плужникова. Немецкий диктор объявил: до конца ультиматума остается пять минут. Старший лейтенант приказал Николаю идти через четыре минуты и скомандовал: «Пошел!» Плужников побежал, не оглядываясь, бегут ли за ним бойцы. Добежав до стены костела, увидел двух упавших, остальные были целы и кричали, чтобы он кидал гранаты. Николай метнул гранаты и прыгнул в проем окна. Его примеру последовали остальные, немцев добивали на хорах. Плужников приказал пограничнику проверить подвалы, выставить караульных у входа и сам удивился, до чего просто прозвучала команда: вчера еще он не умел так разговаривать. Денищик ушел, а Плужников увидел убитого сержанта, до конца исполнившего свой долг. Началась бомбежка, Николай кинулся под стену, приказал бойцам во время атаки немцев держать окна, а сам он будет следить за входом. Обстрелы сменялись бомбардировками. Казалось, не было ни минуты передышки. Сквозь грохот разрывов Плужников услышал: «Немцы!» и сделал несколько шагов к пулемету, намертво вцепился ослабевшими пальцами в рукоятки. Подпуская врагов поближе, стрелял, потом набивал патронами ленты и опять стрелял. Весь день немцы не давали отдохнуть. Атаки сменялись обстрелами, обстрелы — бомбежкой, бомбежка — очередной атакой. Плужников таскал пулемет от входа во время бомбежки, а затем обратно, отбивая атаку. Когда пулемет окончательно перекосило, Николай отстреливался из автомата, пока не пришла подмога, посланная старшим лейтенантом. Вечером Сальников отпаивал Николая водой. Оказалось, что живых осталось четверо. Они обменялись адресами, и пограничник сказал, что вчетвером костела не удержать, Плужников и слышать не хотел об отходе: «Пока приказа не получу, никуда не уйду». Он распорядился всем спать, а сам дежурил. Подошел Володька-пограничник и признался, что отоспался. Он пошел к солдатам, приказал им похоронить убитых, сам сел с Плужниковым, интересуясь, придет ли помощь? Николай уверен — придет!
Плужников счастлив, его даже не задело. «У него была внутренняя убежденность, что его, лейтенанта Плужникова, невозможно, немыслимо убить… ему было всего девятнадцать лет и два месяца, и он твердо верил в ‘ собственное бессмертие». Пришел пограничник и сменил лейтенанта, мгновенно заснувшего. Среди ночи его разбудили, поступил приказ перейти в подвалы, на их место заступали другие. Плужников предупредил их, чтобы охраняли выход из подвалов и следили за окнами. Пришедшие в свою очередь поделились опытом: немецкие гранаты срабатывают с опозданием на несколько секунд, их свободно можно выкинуть обратно. Оставив пришедшим воду, Плужников с бойцами покинул костел. Радуясь ночной передышке, Николай утверждал, немцы ночей боятся. Володька зло ответил: «Ничего они не боятся, с комфортом воюют гады: восемь часов рабочий день». И тут же нарвались на немцев, еле отбились и оказались в гараже. Здесь не было подвалов, спрятаться от бомбежки было негде, поэтому перебежали в соседние казармы и вышли на берег реки. Пограничник предложил следующей ночью бежать из кольца, но Плужников запретил и думать: «Приказа не было оставлять крепость!» Денищик заспорил, но Николай отрезал: в армии исполняют, а не обсуждают приказы.
Плужников и Сальников едва не приняли переодетых немецких саперов за своих, но пограничник вовремя увидел на них немецкие сапоги, это и спасло. Позже они убили саперов, подкравшись незаметно. А сами оказались в ловушке. Решили уходить во время бомбежки, иначе немцы обнаружат и уничтожат парой гранат — спрятаться негде. Немцы ходили рядом, поэтому весь день пролежали, затаив дыхание, боясь шевельнуться. Ночью перебрались в кольцевые казармы. Тут их окликнул повелительный голос: «Не подходить, стреляю!» Потом разрешил подойти Плужникову. Вернувшись, Николай сообщил: это политрук 455-го полка. Лежит с перебитыми ногами, над ним дыра на первый этаж, которым можно пройти к своим. Надо дождаться рассвета, сейчас очень темно. Политрук отругал, почему отлеживались. Он объяснил, что немцы сменили тактику. Если раньше просто предлагали сдаваться, то теперь сулят «райскую жизнь», потому что мы стреляем, а не отлеживаемся. Он поставил задачу: уничтожать живую силу противника. На рассвете втащили политрука на первый этаж, положили на кровать, оставив ему гранату и пистолет с шестью патронами: он достойно встретит немцев, если те сунутся к нему. Вскоре возобновилась немецкая агитация и полилась песня:
Степь да степь кругом, Путь далек лежит…
У Николая сжалось сердце, а Сальников разрыдался. Политрук приказал замолчать. На слезы русских немцы и рассчитывают. Развалины «ответили» Интернационалом:
Это есть наш последний и решительный бой…
Они включились в общий хор, теперь по их лицам текли другие слезы, на которые не рассчитывало немецкое командование.
3
Плужников брел по подвалу, неся во фляжке полстакана вонючей воды. Мучительно хотелось пить, но вода нужна раненым. Он вспомнил, как неожиданно появились немцы, политрук приказал бежать, они побежали, слыша отчетливые выстрелы, а затем взрыв гранаты. Политрук принял после — дний бой, дав им возможность уйти и в тот же день пробиться к своим через чердачные перекрытия. Сальников опять радовался: им повезло. Но не было теперь ни оружия, ни воды. Ночами ходили к немцам, отбивая боеприпасы, а днем отражали атаки тем оружием, какое смогли захватить. Потом поступил приказ о прорыве, уже прошли полмоста, когда немцы в упор ударили в шесть пулеметов. Плужников прыгнул в Мухавец, вволю напился и выбрался к своим. Ночью опять пошел на мост, там остался Володька — пограничник. Сальников уцелел. Позже решили отпустить в плен женщин и детей. Плужников не мог вспомнить, когда это было, до их попытки вырваться из кольца или после? Дни перепутались, отчетливо помнил только первых три дня, остальное слилось в однообразный кошмар.
Воду Николай нес пограничнику. Плужников сказал фельдшеру о поступившем приказе уходить кто как может. Фельдшер озлился. Ему зачем говорить, он не бросит раненых. Володька напился воды, вспомнил, как до войны работал в Осводе (спасение на воде), а сейчас за глоток готов умереть. Он спросил: день или ночь наверху? Плужников ответил, что день, рассказал, что защитники достали патронов, утром над крепостью летали советские «ястребки», может, .разведку делали, значит, знают о нас, может, прорыв готовят. Но он врал. «Не было никаких самолетов, никто не готовил прорыва и никто не знал, что на крайнем западе страны, далеко в немецком тылу, живой человеческой кровью истекает старая крепость». Но Николай твердо верил в то, о чем сейчас говорил умирающим. Раненые попросили Николая не умирать, дождаться своих, рассказать, как умирали, «не срамя». Пограничник попросил Николая вывести его на свет. Плужников отказался. Владимир признался, что принял на себя пули Николая, и Плужников должен вывести его «день свой увидеть». Николай поднял Денищика и повел, Владимир шел сам, Николай только поддерживал его, рассказывая о приказе покинуть крепость. Пограничник одобрил, посоветовал уходить с Сальниковым. Николай оставил Владимира у узкого проема, а сам полез к своим. Тут немцы взорвали стену, многих прибило. Капитан, последние дни командовавший ими, лишился глаз. Он вынул пистолет, приказал Плужникову потом забрать его себе: «там останется семь патронов», и выстрелил себе в голову. Плужников забрал ТТ капитана и подошедшему сержанту пообещал достать патронов. Николай чувствовал себя разбитым. «Он давно уже привык думать только об опасности, только о том, как достать воды, патроны, еду, и уже разучился вспоминать что-либо…» Сейчас главной задачей стали патроны и гранаты, без которых не вырваться из окруженной крепости.
Плужников вспомнил первый день, когда он встретил Сальникова, бегущего за патронами на склад. Сальников возразил: «Мы с тобой искали и не нашли». Плужников сказал: «Мы тогда дураками были». Николай послал бойца за шинелью, они отнесли ее пограничнику. Тот предупредил, чтобы не носили ему воду: все равно к вечеру помрет.
Немцы ворвались в крепость, расчленив оборону на изолированные очаги. Днем развалины оживали, «израненные, опаленные, измотанные жаждой и боями скелеты в лохмотьях поднимались из-под кирпичей, выползали из подземелий и в штыковых атаках уничтожали тех, кто рисковал остаться на ночь. И немцы боялись ночей».
Но Плужников и Сальников пошли за патронами днем. Они переползали медленно, по очереди, долго прислушиваясь, прежде чем двинуться вперед. Крепость содрогалась от взрывов; здесь, где ползли они, было пока тихо.
Они отдыхали в воронке, когда над ними показался немец, резко прозвучало: «Хальт!» Они медленно встали и поднялись наверх, ожидая выстрелов. Сальников бросился вперед и опрокинул немца, схватив за ноги, крикнул: «Беги, лейтенант, беги!» Плужников выскочил и увидел немцев, бегущих на крики. Они стреляли вокруг Николая, заставляя бегать по кругу: их это развлекало. Двое других в воронке били Сальникова. Немцы загнали Плуж-никова за обломок стены, на секунду прекратилась стрельба, и он увидел дыру: «она вела вниз, под стену, в черноту и неизвестность, и он, не раздумывая, полез в нее». Ход резко уходил вправо, он успел ускользнуть и вдруг резко потерял опору и обрушился в пустоту, падая, услышал над головой взрыв. Немцы швырнули вслед гранату, но она взорвалась за поворотом.
Плужников упал в подземелье удачно, на руки, лежал напряженно, не шевелясь, определяя на слух опасность, потом услышал шаги: шли двое. Он вытащил пистолет, предупредил, что стреляет. Подошедшие объяснили, что он попал к своим. «Засыпало нас аж в первые залпы. Сами выкапывались, ходы рыли…» Плужников потерял сознание, очнулся лежа на скамье, около него суетились две женщины. Николай спросил, где он? Молодая напомнила: в крепость его провожала девушка. «Я Мирра», — сказала она. Плужников все вспомнил. Пока ему все пятеро что-то говорили, он, ничего не слыша, прошептал: «Сытые, чистые, целые! А там братья ваши, товарищи ваши, там, над головой, мертвые лежат, неубранные, землей присыпанные…» Он вспоминал, как детям не давали воды, а только пулеметам, как от жажды сходили с ума… «А вы отсиживались? Сволочи. Расстреляю за трусость, за предательство! Я теперь право имею: именем тех, кто наверху лежат! их именем!»
Пока он кричал, Федорчук отступил в темноту и звякнул затвором автомата. Плужникова схватили женские руки: «Успокойся, сынок, успокойся. Вот ты и вернулся. Домой вернулся, целым вернулся. Отдохни, а там и решать будем. Отдохни, сыночек». Лейтенант устало подумал: «Вот я и вернулся, вернулся…»
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Склад, в котором на рассвете 22 июня 1941 года пили чай старшина Степан Матвеевич, старший сержант Федорчук, красноармеец Вася Волков и три женщины, накрыло тяжелым снарядом в первые минуты артподготовки. Перекрытия выдержали, а лестницу завалило. Плужников помнил этот снаряд. Взрывная волна откинула его в воронку, куда позже ввалился Сальников. Замурованные думали, что отрезаны от мира навсегда. У них была еда, мужчины вырыли колодец, и там за сутки скапливалось до двух котелков воды. Они стали отрывать ходы и однажды пробрались в запутанный лабиринт к оружейному складу, вход в который тоже был завален; нашли щель наверх и поочередно лазили подышать, посмотреть вокруг. Крепость еще жила: где-то стреляли, но вокруг было тихо. После появления Плужникова Анна Петровна ушла искать своих детей. Старшина сказал, что нужна разведка, но Федорчук отговорил — бессмысленно, кругом немцы. Анну Петровну застрелили на мосту случайной очередью. Ее дети были давно мертвы, но об этом не узнала ни она, ни оставшиеся в подвале, ни
Плужников. Опомнившись, лейтенант потребовал патронов, и его провели в склад, куда в первые часы войны бежал Сальников. Плужников всех заставил чистить оружие, снимать смазку, готовить к бою. К вечеру подготовили автоматы, запасные диски, цинки с патронами. Все перенесли в тупик под щелью, где днем он лежал задыхаясь, не веря в свое спасение. Мужчины уходили, унося на себе оружие и фляжки воды из колодца Степана Матвеевича. Женщины оставались. Плужников пообещал вернуться. Чуть позже Николай с молодым бойцом Васей обследовал все ближайшие воронки в поисках Сальникова и не нашел. Лейтенант понял, немцы забрали Сальникова в плен, «убитых они не закапывают». Остался еще шанс, везучий Сальников выживет, выкрутится, а может быть, убежит — за дни войны он «вырос в отчаянного, умного, хитрого, изворотливого бойца». Женщин Плужников предупредил, если мужчины не вернутся, чтобы с 14-16 часов, в период затишья, выходили с белыми тряпками и сдались в плен. Но Мирра и Хри-стя отказались, они никому не в обузу, решили отсиживаться в своей норе. Посланный в разведку Волков не доложил о прошедших немецких автоматчиках. Не успели выйти к развалинам, как раздался взрыв. Плужников понял, немцы подорвали стену. Он кинулся на помощь товарищам, но старшина сбил его с ног, прижал к земле, было уже поздно что-либо предпринимать. «Николай осознал, что не успел, не выполнил последнего приказа». Федорчук предупредил, немцы могут отрезать путь к убежищу, молча спустились в подземелье. Николай не знал, сколько пролежал, вспоминая всех, кто прикрывал его, бросался вперед не колеблясь, не раздумывая… Лейтенант не пытался их понять, просто заново пропускал их перед своими глазами. «Он остался в живых только потому, что кто-то погибал за него. Он сделал это открытие не понимая, что это — закон войны…» Федорчук, считая, что Плужников тронулся умом, решил действовать: заложил лаз кирпичом. Он хотел жить, а не воевать. Степан Матвеевич понял, что слаб лейтенант не телом, а сломлен духом, и как тут быть — не знал. И только Мирра понимала, лейтенанта надо вернуть к жизни: заставить говорить, действовать, улыбаться. Она принесла его шинель, разбирала рухнувшие на дверь кирпичи и на третий день вытащила искореженный чемодан Николая. Плужников осмотрел его и молча закрыл кривую, продавленную крышку.
Федорчук опять начал говорить о необходимости принимать решение о будущих действиях. Мирра ответила: «Красную Армию дождемся». Федорчук насмешливо указал на лейтенанта: «Вот она, твоя Красная Армия: без памяти лежит. Все! Поражение ей! Поражение ей, понятно это?» Он кричал громко, чтобы все слышали. Николай слышал и молчал. Он все для себя решил, только ждал, когда все уснут. Ночью бесшумно встал, взял факел, не зажигая, направился к лазу. Он был уверен — все спят. Выбравшись в коридор, запалил факел и пошел, разгоняя крыс. Странно, он все еще боялся их, поэтому не гасил факела, разобравшись, куда следует идти. Подошел к тупичку, дыра оказалась плотно забитой кирпичами — Федорчук потрудился на славу. Николаю не хотелось делать задуманное здесь, он предпочитал просто исчезнуть, но его лишили этой возможности. Придется им потом обсуждать его смерть, возиться с его телом… Он достал пистолет, поднес к груди, нащупав левой рукой ровно бьющееся сердце. «Коля!» Если бы она крикнула любое другое слово, он бы спустил курок, но крик был из того мира, где был мир, а здесь не было и не могло быть женщин. Он невольно опустил руку. Мирра • успела добежать, она поняла, что остановила его: «Ты — Красная Армия, ты — моя Красная Армия. Как же ты можешь? Как же ты можешь бросить меня? За что?» Его смутило, что кто-то нуждается в нем: нужен защитник, друг, товарищ. Они вернулись в убежище, Мирра пообещала молчать о случившемся. Впервые Плужников заснул спокойно. Утром он встал, умылся, побрился и переоделся в летнее обмундирование. Сев к столу, приказал докладывать. Но ему никто не мог объяснить обстановку: разведка не высылалась. Федорчуку Николай приказал через час освободить лаз. Тот отказывался работать днем. Но Плужников сказал: «Не буду, не хочу, не могу» — забыть. Мы Красная Армия, и здесь действуют воинские порядки.
2
Федорчук выполнил приказ. Ночью провели разведку, но наладить связь ни с кем не удалось, перестрелка шла за Мухавцом. Днем Плужников повторил разведку, ему нужно было установить расположение немцев. Пролежав сутки у Тереспольских ворот, Николай узнал: немцы утром приходят и вечером уходят из крепости. Ростом они ниже тех, что штурмовали крепость, да и вооружены теперь карабинами. Обнаружив очаги сопротивления, вызывают огнеметчиков. Плужников старался понять, что изменилось в немцах. На следующий день он позвал с собой старшину, чтобы Степан Матвеевич тоже поглядел. Старшина показал Плужникову на стоящую шеренгу автоматчиков, немцы были бывалые, офицеры вручали им награды. Плужников забылся, начал стрелять, не думая о неудобной позиции, о старшине, а лишь о тех, за кого эти солдаты сейчас получали награды. Немцы не растерялись, они ударили по развалинам, не успела еще замолкнуть автоматная очередь Плужникова. Если бы не старшина, они бы погибли, но он хорошо знал эти помещения еще по мирной жизни. Они пробрались через двор и юркнули в свою щель. Федорчук ругался на бессмысленную пальбу. А на четвертые сутки он пропал. Федорчук очень не хотел идти в секрет, волынил, и лейтенанту пришлось прикрикнуть. Секрет уходил на целый день: от темна до темна. Федорчук не появился ни вечером, ни ночью. Николай с Волковым пошли искать сгинувшего Федорчука, поднялись в полуразрушенную башню Тереспольских ворот, куда немцы никогда не заглядывали. Оглядевшись, не нашли и следа старшего сержанта. Волков доложил о появившихся немцах. Плужников увидел, как от ворот к немцам направлялся Федорчук, подняв в руках кусок белой материи. Николай взял карабин Волкова, но промахнулся. Немцы не услышали одиночного выстрела, а Федорчук упал на четвереньки и пополз. Немцы умирали от смеха, не понимая действий русского. В следующий момент никто ничего не понял. Плужников сделал, как на училищном соревновании по скоростной стрельбе, убив предателя. Немцы открыли беспорядочный огонь, но Плужников и Волков были уже внизу, в казематах. Николай объяснил Волкову, что Федорчук за жизнь свою поганую все бы продал. Николай впервые убил не врага, поэтому ему нужно было выговориться, объяснить себе и бойцу. Вася боится лейтенанта, он как бы отгородился от него стеной непонимания. Немцы выслали отряды, один ушел в сторону, а другой рано или поздно обнаружит его и Волкова, надо немедленно уходить в развалины, так как двор с «их щелью» хорошо просматривается. Плужников объяснил Васе, что и как надо делать, тот покорно выслушал, не переспрашивая. Это не понравилось лейтенанту, но не было времени повторить. Перебежав в развалины, он услышал шум. Это не могли быть свои. Плужников пошел в разведку и увидел пленных. Они стаскивали в воронки и хоронили убитых. Николай смотрел на них и не понимал, почему не разбегаются. Плужников увидел знакомого, Прижнюка. Через него узнал: Сальников лежит в лагерном госпитале. Николай бросил пистолет для Сальникова с тем, чтобы При-жнюк передал его, и пусть Сальников просится на работу в крепость. При-жнкж неожиданно крикнул немцам, что здесь советский лейтенант, и выбежал из сектора обстрела Николая. Лагерная охрана подняла шум. Лейтенант не побежал к безоружному Волкову, а отвлек немцев в сторону. Николай легко ушел от преследователей — немцы неохотно лезли по подвалам, и опять он увидел разницу между немцами, штурмовавшими крепость,’ и сегодняшними: не склонными проявлять инициативу, не любящими риска и откровенно побаивающимися подземелий. Вернувшись за Волковым, лейтенант не нашел его, Вася исчез бесследно. Слушая Плужникова, рассказывающего о предательстве Федорчука и реакции Василия, старшина пожалел Волкова: «Жалко парнишку, пропадет… с детства он напуганный», а Мирра пожалела Николая, которому пришлось выполнить этот тяжкий долг — убить предателя Федорчука. В последнее время Христина болела из-за отсутствия солнца, свежего воздуха и достаточного движения, у нее стали отекать ноги, она поняла, что скоро умрет, поэтому решила уйти. Жалела только Мирру, к которой привыкла как к родной дочери. Под вечер Плужников опять пошел разыскивать Васю. Неожиданно лейтенант наскочил на двух немцев, беспечно шагавших с карабинами за плечами. Одного убил, но заклинивший патрон помешал убить второго, упавшего покорно на колени. Николай понял, что не сможет уже убить. Все время голову сверлила мысль: почему немцы стали такими, как этот, послушно рухнувший на колени. Лейтенант не считал свою войну законченной,-ему необходимо было узнать о враге все. Плужников взял «языка», способного объяснить «загадку», мучившую его последние дни. Мирра, немного понимавшая немецкий, переводила: это не настоящие солдаты, а караульная команда охраняет входы и выходы из крепости. Они немцы, а крепость штурмовали австрияки 45-й дивизии, земляки Гитлера. Немец сообщил, что в крепости еще остаются настоящие солдаты: саперы, автоматчики, огнеметчики. Их вызывают, если обнаруживают русских. Старшина попросил лейтенанта расстрелять немца, ему мешает сделать это раненая нога. Плужникову было тяжело, он чувствовал, не хватает решимости, но немец может предать, знает их убежище. Николай не смог застрелить безоружного человека. Ни старшина, ни Христина не спросили вернувшегося Плужникова про немца — у каждого были свои заботы. Христина решила уйти, пока ходят ноги. Утром она пошла к лазу мимо умывающегося лейтенанта и Мирры, льющей на него воду. Николай первым услышал шум и понял его причину, он крикнул женщинам уходить в убежище и кинулся вслед за Миррой. Христина неподвижно стояла под щелью, в которую немцы пальнули из огнемета. По лабиринту пронесся огненный смерч, Христина сгорела в тысячеградусной струе огня. Даже в каземате запахло горелым. Старшина заложил лаз, но запах сохранялся долго. Степан Матвеевич огорчился, что засекли их лаз, лейтенант знал — виноват он, отпустив немца, поставил под удар своих. Плужников сказал: «Я пришел, и начались несчастья. Жили до меня спокойно». Старшина возразил, что спокойно крысы живут, вон сколько развелось, а он благодарен Николаю, заставившему их воевать. Хоть одного немца, а убил старшина, он этим очень гордился. Подсев к Мирре, старик предупредил ее, что ночью, когда лейтенант уснет, им надо поговорить, скоро она одна останется с Николаем. Утром старшина начал вязать связку гранат. На вопрос лейтенанта, что собирается взрывать, коротко ответил: «Найду» . Взглянув на спящую Мирру, попросил Николая: «Ты не обижай ее, лейтенант» , просил не бросать девушку, если соберется уходить из крепости. О себе объяснил: «заражение у меня», пока есть силы и ноги держат, выберусь наружу. «Помирать так с музыкой». На уговоры Николая ответил, что наказывает лейтенанту девочку сберечь и самому уцелеть. «Назло им — выживи. За всех нас». Старшина ушел. Позже Плужников с Миррой пошли за ним. Впервые Николай увидел девушку при дневном свете: худенькое и очень бледное лицо, огромные глаза, смотревшие на него испуганно и напряженно. Мирра оглядывалась, ничего не узнавая, — все лежало в развалинах. Она попросила лейтенанта найти живых, ведь стреляют же ночью, значит, кто-то жив. Плужников обещал найти. В Тереспольские ворота с песней входил немецкий отряд, с башни на них рухнул старшина. Раздался мощный взрыв. Николай показал Мирре: «Вот Степан Матвеевич! Вот он, Мирра! Вот он!»
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
Весь день они просидели в каземате молча, боясь встретиться взглядами. После гибели старшины Мирра кричала и плакала, не хотела спускаться в лаз. Немцы начали прочесывать двор, и Плужников на руках отнес Мирру к лазу. «Противоречивые чувства странно переплетались в нем. Горечь от гибели тети Христи и Степана Матвеевича и тихая радость, что рядом — хрупкая и беззащитная девушка… Он никогда еще не ощущал себя таким сильным и смелым, лишь одного не мог сейчас: не мог протянуть руку и коснуться девушки. Очень хотелось этого и — не мог». Он сказал, что завтра разведает дорогу и отведет ее в город. «А сам?» — спросила Мирра. «А сам вернусь. Здесь — оружие, патроны. Есть чем воевать». Мирра тяжко вздохнула, он опять собирается воевать один против всех. Николай ответил, что намерен победить. Убить его можно, но не победить. Он объяснил: «Человека победить невозможно, даже убив. Человек выше смерти. Выше». Девушка подошла к лейтенанту, ей хотелось в такой торжественный момент быть рядом с ним, но он отстранился, сказав чужим голосом, завтра разведает дорогу, а послезавтра она уйдет. Мирра поняла: он отвергает ее, калеку, не может этого забыть, и заплакала. Она не виновата, что оказалась здесь, жива, что она калека, «только не надо меня жалеть, не смей меня жалеть», — резко выкрикивала она. Потом затихла, накрытая бушлатом. А он, сидя за столом, изучал схему крепости, составленную Степаном Матвеевичем. Утром Мирра попросила прощение за слезы и обидные слова, сказанные накануне. «Больше не буду», — пообещала она. «Будешь, — уверенно ответил лейтенант, — потому что ты еще маленькая». Днем Николай ушел в разведку. Немцы суетились больше обычного, а он не имел права рисковать, поэтому шел осторожно, избегая открытых мест, искал щель, через которую можно выбраться из крепости вместе с девушкой, передать ее людям. Понимая, что это надо сделать, все же страшился времени, когда оста — нется один. Конечно, он может уйти вместе с ней, ускользнуть в леса, где наверняка много своих, но целесообразнее оставаться в крепости, где боеприпасы, еда, убежище. Здесь он может воевать, а не бегать по лесам, которых не знает. В одном из подвалов его остановил окрик. Их было двое: сержант Небогатое и ефрейтор Климков. Плужников провел их в свой каземат. Мирра и Небогатов узнали друг друга. Климков не одобрил Плужникова, собирающегося уходить с Миррой. Она хромая, будет обузой. Небогатов согласился, девушку не стоит брать с собой. Лейтенант зло спросил: «А бросать можно?» Плужникова рассердило, что эти вояки думают только о «собственной шкуре». Пришедшие стали смеяться над Красной Армией, комсомолом, «колченогой» Миррой. Плужников, едва сдерживаясь, взвел автомат, приказал выходить по одному. Дав ящик патронов, он выпроводил трусов. К сидящему за столом Николаю подошла Мирра, говоря, что она не может встать на колени, но встанет, когда снимет протез. Она благодарно целовала его руку за то, что не обманул ее надежд, оказавшись тем самым героем, в которого она влюбилась. «Я никогда, никогда в жизни и мечтать не смела, что могу полюбить!» Все твердили ей с детства: «калека», а она полюбила, несмотря на войну, разве она виновата? Николай обнял ее нежно и поцеловал.
Потом они долго говорили и не могли наговориться. Она спрашивала его о сестре и матери. Он уверял, они очень полюбят Мирру, когда познакомятся. Девушка мечтает сделать в Москве настоящий протез и научиться танцевать. Но прежде, чем ехать в Москву, ее мама «растолстит» Николая, а потом они увидят Москву, Красную площадь, пойдут в театр, она никогда не была в настоящем театре.
Утром Плужников пошел в разведку. Немцы втаскивали в крепость крупнокалиберные орудия. Проходя по казематам, лейтенант встретил Васю Волкова, сошедшего с ума, напевавшего грустную песню. Плужников окликнул его, стал трясти, стараясь привести в чувство, но увидел в глазах сумасшедшего лишь дикий страх. Вася вырвался и полез наверх, его остановили немцы. Плужников резанул по ним автоматной очередью, не поглядев даже, убил ли. Мирре он не рассказал, что видел сумасшедшего Волкова.
Крысы сгрызли все сухари, Николай решил отыскать хлеб в бывшей пекарне, но по крепости ходило слишком много немцев: от этого плана пришлось временно отказаться. Пробравшись в костел, лейтенант увидел: немцы принимают в крепости каких-то важных военных чинов. Николай не знал, что это Гитлер и дуче прибыли в крепость, иначе он выпустил бы весь диск в сторону немецкого парада. ,
Много дней Плужников разбирал кирпичные завалы, не находя под ними ничего, кроме трупов. Началась осень с затяжными дождями. За день ватник промокал насквозь, а сушить было негде. Правда, Николай раздобыл четыре ватника, и Мирра следила, чтобы он их периодически менял, теперь сырость прочно поселилась в каземате, и Плужников чистил оружие два раза в сутки.
После отъезда чинов немцев в крепости поубавилось, но стали появляться гражданские, пригоняемые на расчистку территории. Плужников хотел наладить с ними связь, но их хорошо охрайяли.
Николай продолжал рыть завалы и откопал мешок армейских сухарей. Теперь он часто заставал Мирру в слезах, но она сразу же начинала улыбаться, говоря, что он сделал ее счастливой, а это под силу только волшебнику. В очередной выход в крепость Плужников сел отдохнуть и вспомнил о маме, сестре. Он не сомневался: Красная Армия упорно воюет, перемалывая немецкие части. К весне придет в Брест. Он твердо решил дожить до весны, встретить своих, доложить, что крепость не сдана, отправить Мирру к маме в Москву и вместе с Красной Армией идти дальше на запад, в Германию. Наконец появилась колонна пленных женщин. Он увидел: их охраняют не только немцы, а и дошедшие до немцев федорчуки. Женщины работали совсем близко, но он не заговорил с ними, не знал здешних надежных путей отхода, только взял у женщины узелок с вареной картошкой, луковицей и щепоткой соли, взамен положил три армейских сухаря.
Позже заметил, что Мирра ест без желания, ее тошнило. Николай испугался, что она заболела. Мирра гордо призналась: «Я нормальная женщина, и случилось то, что должно было случиться. Вероятно, это — счастье, даже наверное. Это счастье — огромное счастье, но за счастье надо платить». Она должна уйти, чтобы спасти их будущего ребенка. Николай понимал, что просит невозможное, но не хотел оставаться один. «Не уходи», — он не думал, что говорит. Плужникову было тяжело, он ждал, это пройдет. «Все пройдет: он уже мог вынести все, что возможно, и что невозможно, мог вынести тоже». Она объяснила, что, кроме счастья, женщине дано чувство долга. Она должна родить здорового ребенка. Плужников пообещал, если выживет, обязательно найдет их, если нет, она расскажет сыну правду обо всех защитниках родины. Почти всю дорогу Николай нес ее на руках, это была легкая ноша. Потом она вышла из подвала к работающим женщинам. Мирра была одета в ватник и повязана платком, как большинство, никто не обратил на нее внимания. Плужников следил за Миррой, но потом потерял ее из виду, не зная, что судьба на сей раз уберегла его от самого жестокого и страшного. К вечеру пришли конвоиры и построили женщин по четыре, началась толкотня из-за одной лишней. Конвоир учуял от Мирры запах подвала, тут же доложил обер-еф-рейтору. Немец увидел еврейку, из развалин: Мирру избивали прикладами, а потом дважды проткнули штыком и еще живую завалили кирпичами.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
Он опять потерял счет дням, лежал в черном мраке, слышал, как крысы грызут остатки сухарей, и не было сил ни на то, чтобы встать и перепрятать сухари, ни на то, чтобы вспомнить, какое сегодня число. Он не знал, сколько дней провалялся без еды и воды, когда вернулось сознание, едва добрался до стола и ел сахар с сухарями. Есть не хотелось, но заставлял себя, потому что болезнь отступила и надо было подниматься на ноги. Уже выпал снег. Он сидел у своей дыры, кутаясь в бушлат, жадно дышал чистым морозным воздухом, тихо радуясь жизни. Вернувшись в каземат, на толовых шашках вскипятил воду, опрокинул туда банку тушенки, впервые с аппетитом поел и завалился спать под все свои бушлаты. Он опять верил в свои силы, вел счет ночам и дням, только не мог сообразить, какое сегодня число. Следующий день чистил оружие, набивал диски, ощущал себя хозяином притихшей под снегом крепости. Для себя решил, что необходимо найти свой пистолет, поте — рянный в первой рукопашной схватке. Пройдя в костел довольно спокойно, он оглянулся и обмер: по снегу тянулся отчетливый след.’ Его мог скрыть только снегопад, но небо было чистым. Бродя по костелу в поисках пистолета, он услышал звуки того, первого страшного дня, а Плужников и не знал, что хранит их, что они все еще звучат в нем. Сказал вслух: «Смерти нет, и все-таки смерти нет, ребята». Негромкий голос странно прозвучал в пустом костеле, проплыв над головой, взмыл в вышину. Он прислушался, как бы провожая свой собственный голос, и тут же услышал звук снаружи, увидел немцев, тихо оцеплявших костел. Кольцо еще не замкнулось, перед ним был пустырь, ведущий к развалинам Белого дворца. И он, выскочив в окно, побежал по открытому пространству, влетел в развалины, уходил от преследования быстро, не оглядываясь по сторонам. Он не знал этих подземелий, отложил их обследование на потом, но заболел и бежал теперь вслепую. Немцы шли по пятам, совсем не боясь подвалов, не ожидали, что он опять побежит через двор, поэтому ударили только в последний момент, и он успел проскочить. Теперь в него не стреляют, хотят взять живым. Отстреляв диск, он кинулся в соседнее помещение, оказавшееся конюшней, и закопался в навозную кучу. Немцы стали прокалывать навоз штыком, ища беглеца. Штык задел бок лейтенанта, но он сдержался, немцы не обнаружили его. Через некоторое время выбрался из-под навоза и чуть не закричал от боли: одеревенели руки и ноги, любое движение причиняло нестерпимую боль. Он шел домой, и это придавало силы, там все напоминало о Мирре: он не переставал думать о ней даже в бреду и был рад, что ей удалось выскользнуть из крепости — Николай был уверен в этом. Подойдя к знакомому месту, не нашел дыры. Снег выдал не. только его, но и убежище, немцы все взорвали. «Не было ни дыры, ни каземата, ни оружия, ни еды: все было погребено под вывороченными кирпичами. Все, вся его прошлая жизнь и все надежды на будущее…» Оставалось яростное желание выжить, мертвая крепость и ненависть, поэтому он встал и пошел в подвалы кольцевых казарм.
2
Надо было искать убежище, еду, оружие, одежду. По пути он подбирал патроны, нашел тульскую самозарядку СВТ с полным магазином, почистил оружие, патроны, перезарядил СВТ и ради такого праздника — сгрыз последний сухарь. Увидев троих немцев, решил испробовать на них самозарядку. Но обнаружилось, что его зрение потеряло резкость. Он открыл оба глаза и стал тщательнее целиться. После первого выстрела автоматика подвела. Он решил уходить, но не торопясь, чтобы не попасть в тупик, тщательно искал лаз, дыру, где бы можно было отлежаться, и нашел только потому, что искал. «Дыра располагалась вровень с полом и сразу же за уступом подвальной стены в переходе настолько коротком, что никому бы не пришло в голову, что здесь может быть еще какой-нибудь выход. Лаз, узкий, шел горизонтально, но заворачивал под прямым углом в метре от прохода: ему пришлось лечь на бок, чтобы вползти куда-то, где было темно как в могиле и как в могиле тихо. Он не знал размеров отсека, но сразу повернулся к дыре лицом и выставил автомат. Немцы прошли мимо, не заметив лаза. Неожиданно в глубине раздался голос: «Пронесло гадов?» У Плужникова радостно забилось сердце. Говоривший пообещал зажечь свечу. Когда затеплился огонек, он увидел живой скелет в ватнике. Говоривший радостно признался: «Не взяли нас гады ни автоматами, ни толом, ни огнеметами. Не взяли, не взяльс! «Худой, обессиленный человек хрипло, торжествующе смеялся, а слезы текли по бороде». Он извинялся за слезы, объяснял их тем, что три недели не видел человека, не слышал голоса, сам с собой уже начал говорить. Ол удивился, как Плужников выжил, какие муки вытерпел. Сам рассказал, что первоначально их было много, потом четверо, три недели назад они не вернулись. У него же отнялись ноги, едва ползает на коленях, признался, что если бы его обнаружили немцы и он не успел бы застрелиться, то назвался бы русским солдатом.
Плужников представился, рассказал свою историю. Раненый назвался старшиной Семишным из Могилева. Пуля застряла у него в позвоночнике, поэтому ноги постепенно отмирают; есть немного еды, патронов, а вода кончилась три дня назад. Плужников притащил ночью два ведра снега. Утром старшина приказал Плужникову идти убивать немцев, сказал, что право имеет посылать других на смерть. Но Плужников никого не убил: немцы держались далеко, а зрение у него все ухудшалось. Он пошел по казематам и набрел на останки человека, лежащего у бойницы. Обвел глазами каземат и узнал — это был Володька, которого он вывел сам смотреть на «белый день». Семишный все посылал и посылал Плужникова убивать врагов. «Наверх, лейтенант! Чтоб знали: крепость жива. Чтоб и мертвых боялись. Чтоб детям, внукам и правнукам своим заказали в Россию соваться!» Плужников не возражал. В нем давно ничего не осталось, кроме ненависти. Но ненависть была «холодной и расчетливой». В первый день 1942 года он подстрелил двух немцев, о чем торопился сообщить старшине, вернувшись в нору. Старшина был в забытьи, громко кричал от боли. Семишный завещал лейтенанту не позволять убить себя раньше, чем умрет, чтобы «смертью смерть поправ». Плужников признался, нет сил. «Сейчас будет»,- пообещал старшина. Он сказал, что носит на теле знамя полка. Его именем командовал. «Теперь твой черед. Умри, но немцам не отдавай. Не твоя это честь и не моя — Родины нашей честь. Не запятнай, лейтенант». Плужников поклялся, что не запятнает. Семишный попросил: «Когда помру, на себя наденешь. А раньше не трожь. С ним жил, с ним и помереть хочу». Плужников обрадовал старшину: еще двоих врагов убил. «Не сдали мы крепость», — успокоился старшина. Через час он умер, не сказав больше ни слова. Потом Плужников обмотал знамя вокруг себя, лег на подстилку Се-мишного. «Он лежал спокойно и думал, что ничего уже не боится — ни немцев, ни смерти, ни холода. Он ощущал себя звеном между прошлым и будущим. А сверху мела метель, сквозь которую пробирались к партизанским кострам те, кто не считал себя побежденными. И немцы жались к домш, страшась темноты, метели и этого непонятного народа. Еще не было Хатыни, и еще не погиб в Белоруссии каждый четвертый. Но этот каждый четвертый уже стрелял… и эта земля становилась для фашистов адом. И преддверием этого ада была Брестская крепость. Другие лейтенанты гнали врагов на запад к нему, к непокоренному сыну непокоренной родины.
3
Ранним апрельским утром бывший скрипач Рувим Свицкий шел по дороге, не смея поднять глаза, на груди и спине тускло желтели шестиконечные звезды. Теперь он жил в гетто с тысячами других евреев, не играл на скрипке, а пилил дрова для лагерного начальства. Он каждое утро торопливо шел на работу, а вечером торопился с работы. Внезапно рядом затормозила машина, немец спросил: «говорит ли юде по-русски?» Свицкий утвердительно кивнул головой, его посадили в машину и повезли в крепость. Выйдя из машины, Свицкий из доклада молодого лейтенанта генералу понял, что немцы заблокировали в каземате русского солдата. Утром он убил двоих патрульных, но его удалось загнать в тупик. Генерал приказал Свицкому спуститься к русскому и уговорить сдаться, если он решит остаться в подвале, их спалят огнеметами, если выйдет без русского, его убьют. Свицкому дали фонарь. В подвале его остановил окрик: «Стой! Стреляю!» Свицкий попросил не стрелять. Рувим осветил себя. Он объяснил ультиматум немцев. Голос ответил, что он стал плохо видеть, и немцы загнали его в ловушку, не знает ли пришедший новостей? Свицкий рассказал о слухах, что немцев разбили под Москвой. Неожиданно голос рассмеялся хрипло и торжествующе: «Теперь я могу выйти. Я должен выйти и посмотреть им в глаза». Он попросил еврея помочь и тяжело оперся на плечо Свицкого. Рувим ощутил затрудненное дыхание и понял: каждый шаг дается бойцу болезненно. Он сказал Свицкому: «Скажешь нашим, что крепость я не сдал. Пусть ищут. Пусть как следует ищут во всех казематах. Крепость не пала: она просто истекла кровью. Я — последняя ее капля… Какое сегодня число? — 12 апреля. — двадцать лет. А я просчитался на целых семь дней».
Свицкий не понял, какие двадцать лет? Во дворе Свицкий отступил и разглядел последнего защитника: «У входа в подвал стоял невероятно худой, уже не имевший возраста человек. Он был без шапки, длинные седые волосы касались плеч. Через дыры в брюках виднелись распухшие колени, из рваных сапог — черные отмороженные пальцы. Он стоял строго выпрямившись, высоко вскинув голову, и, не отрываясь, смотрел на солнце своими ослепшими глазами». Из них лились слезы. На вопрос немца об имени и звании ответил: «Я — русский солдат». Повернувшись к генералу, он спросил: «Что, генерал, теперь вы знаете, сколько шагов в русской версте?» Больше он не проронил ни слова. Подъехала санитарная машина. Русского хотели отнести на носилках. Но он пошел сам, а немецкий лейтенант, немного помедлив, вскинул руку к фуражке. «Солдаты вытянулись и замерли». Но идущий был выше почестей, отдаваемых ему врагами. Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и смерти. Заплакали бабы, упав на колени перед «последним защитником так и не покорившейся крепости».
Около машины он упал навзничь, раскинув руки, подставив солнцу широко открытые невидящие глаза. Упал свободным и после смерти, смертью смерть поправ.
ЭПИЛОГ
На крайнем западе страны стоит Брестская крепость. Сюда приезжают туристы, здесь бывают все въезжающие и выезжающие из нашей страны. Здесь не принято говорить громко. Поклонитесь защитникам: в крепости найдено одно знамя, другие стяги ищут. Ни один из них не попал врагам. Крепость не пала, она истекла кровью. Историки не любят легенд, но здесь непременно расскажут о неизвестном защитнике, которого немцам удалось взять лишь в апреле 1942 года. Почти год сражался этот человек в полной изоляции.
В Брестском музее много экспонатов, там есть и женский деревянный протез с туфелькой, найденный закопанным в воронке.
Каждый год 22 июня ранним поездом сюда приезжает старая женщина, она подходит к мраморной доске и читает:
«С 22-ГО ИЮНЯ ПО 2-Е ИЮЛЯ 1941 ГОДА
ПОД РУКОВОДСТВОМ
ЛЕЙТЕНАНТА НИКОЛАЯ
(фамилия неизвестна)
И СТАРШИНЫ
ПАВЛА БАСНЕВА
ВОЕННОСЛУЖАЩИЕ И ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКИ
ГЕРОИЧЕСКИ ОБОРОНЯЛИ ВОКЗАЛ».
Целый день эта женщина стоит и читает слово «НИКОЛАЙ», она отходит купить цветы и снова возвращается. Не надо ей ничего объяснять: не так уж важно, где лежат наши сыновья. Важно только то, за что они погибли.