Анализ эпизода допроса Иешуа Га-Ноцри Понтием Пилатом в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита»

Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» по форме представляет собой роман в романе. Две истории, рассказанные автором, развиваются как бы параллельно друг с другом, не соприкасаясь ни персонажами, ни идейным пафосом. Но это только видимость. На самом деле, хотя московскую историю и переработанный Булгаковым Новый Завет можно отделить друг от друга без ущерба для художественной канвы произведения, все же это единое целое. Во-первых, потому, что история Иешуа Га-Ноцри и прокуратора — это тот самый роман, который сначала написал, а потом сжег Мастер, главный герой романа «Мастер и Маргарита». Именно поэтому образы Мастера и Иешуа Га-Ноцри имеют много общего, как Мастер и сам Булгаков.
Роман Мастера о Понтие Пилате имеет свой сюжет и свою композиционную структуру. Он появляется в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» в четырех главах. Глава 2 («Понтий Пилат») представляет собой завязку и развитие действия. 16 («Казнь») — кульминация. 25 глава («Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа») — завязка действия. И, наконец, глава 26 («Погребение») — это развязка. Роман по объему получился не очень большим, поэтому автор быстро четко вырисовывает характера персонажей, не отвлекаясь на частности.
Эпизод допроса Иешуа прокуратором Иудеи во дворце находится во второй главе и является завязкой действия. Уже здесь характеры основных действующих лиц — Иешуа Га-Ноцри и Понтий Пилат — выписаны достаточно определенно.
В эпизоде главную роль играет позиция автор. В описание действия рассказчик не вмешивается. Он отстраненно описывает природу, как бы лишь с целью показать время суток («солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома»), также бесстрастны его портреты. Он лишь подчеркивает страдальческое лицо прокуратора, передает его мысли: «Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его шевелились чуть-чуть при произнесении слов. Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой». Но автор не дает никаких заключений, предоставляя читателю самому решать и делать выводы: «…в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: «Повесить его»».
Важно здесь отметить, что если внутренний мир прокуратора раскрывается с помощью внутренних монологов и ремарок рассказчика, то мысли Иешуа Га-Ноцри остаются для читателя тайной. Но тайной ли? Не является ли такой способ обрисовки героя самой точной из характеристик? Вспомним, что прокуратор постоянно отводит глаза от обвиняемого. То слишком сильная головная боль мешает ему сосредоточить взгляд, то он смотрит на ласточку, влетевшую под коллонады дворца, то на солнце, все выше и выше поднимающееся над горизонтом, то на воду в фонтане. Лишь когда Пилат пытается спасти Га-Ноцри, излечившего его от страшной головной боли, он прямо направляет взгляд: «Пилат протянул слово «не» несколько больше, чем это полагается на суде, и послал Иешуа в своем взгляде какую-то мысль, которую как бы хотел внушить арестанту». А Иешуа не прячет глаз, потому что когда бы прокуратор не посмотрел на него, он неприменно натыкался на глаза Га-Ноцри. Это противопоставление прокуратора и обвиняемого в поведении ясно дает понять, что Иешуа говорит то, что думает, Пилат же постоянно находится в противоречии.
Вообще суд над Иешуа представляет собой интересное зрелище. Лишь в начале допроса обвиняемым является Иешуа. После того, как он «исцелил» Пилата, подсудимым становится последний. Но суд Га-Ноцри не так суров и окончателен, как суд прокуратора, Иешуа дает «рецепт» от головной боли, наставляет и отпускает Пилата благославляя…
«Беда в том… что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей… Твоя жизнь скудна, игемон», — вот что говорит Иешуа прокуратору Иудеи, самому богатому, после Великого Ирода, человеку. Свою бедность духом Пилат продемонстрирует и позже, когда испугавшись, что его может постигнуть участь Иешуа, он выносит смертный приговор.
А будущее подсудимого он видел, причем очень хорошо: «Так, померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой голове сидел редкозубый золотой венец… Мысли понеслись короткие, бессвязные и необыкновенные: «Погиб!», а потом: «Погибли!..» И какая-то совсем нелепая среди них о каком-то долженствующем непременно быть — и с кем?! — бессмертии». Да, потом прокуратор изгнал видения, но этого должно было быть достаточно, чтобы понять, что истину нельзя подчинить никаким законам, никаким Иродам.
Немного позже сам Пилат вот что скажет о дворце, построенном по проекту царя: «Верите ли, это бредовое сооружение Ирода,- прокуратор махнул рукой вдоль колоннады, так, что стало ясно, что он говорит о дворце,- положительно сводит меня с ума. Я не могу ночевать в нем. Мир не знал более странной архитектуры».
Эта фраза звучит, как приговор всему правлению Ирода. Но все равно, несмотря на весь свой ум, прокуратор боится перемен. Он предоставляет системе покарать Иешуа, а сам умывает руки. Именно поэтому перед смертью Иешуа Га-Ноцри сказал: «Трусость — самый страшный порок».